Дина Рубина: Писатель — это ловец, охотник

Откуда берутся герои зазеркалья известного автора

Дина Рубина представила в Петербурге свою новую книгу «Синдром Петрушки». Это третий роман писательницы после «Почерка Леонардо» и «Белой голубки Кордовы», который продолжает некую мистическую, зазеркальную, чудесную линию.
Почему Рубиной интересно Зазеркалье, что такое «все-по-гло-ща-ю-щая любовь» и как рождается, откуда вырастает роман — об этом с писательницей беседует корреспондент «ВП» Галина АРТЕМЕНКО.

«Катьюша» — народная израильская песня
— Дина Ильинична, прежде всего не могу не спросить о том, какими вы видите отношения между двумя дорогими вам странами — Россией и Израилем...
— Я не дипломат и не политический комментатор. Мне кажется, отношения между Россией и Израилем всегда носят чрезвычайно деликатный характер. С одной стороны — безвизовый режим, поток туристов, миллион «наших» в Израиле, да и в России целая колония деловых израильтян… Не говоря уже о культурных интересах, ну и прочих приятных разностях… С другой стороны — уж очень много в сторону Израиля летит ракет, которые Россия поставляет Сирии и Ирану, — все эти «катюши», названные по имени знаменитой песни, которую, кстати, поют как россияне, так и израильтяне (многие тут вообще уверены, что «Катьюша» — это народная израильская песня. Недавно местный таксист мне объяснял, что она просто переведена на русский язык). И вот все это составляет некий очень сложный фон с изрядным количеством вкраплений какой-то пылкой дружбы.
Кукольники
все с тараканами в голове
— Почему в трех ваших последних романах — «Почерке Леонардо», «Белой голубке Кордовы» и «Синдроме Петрушки» — обращение к Зазеркалью, неведомому?
— Потому что это основная подспудная, не очень артикулируемая, но тем не менее ведущая идея всех трех романов — двоящаяся реальность. Двойничество. На самом деле двойничество — довольно распространенный ход в литературе. В «Почерке Леонардо» реальность двоится в зеркалах, в «Белой голубке Кордовы» — между произведением искусства и искусством подделки. Созданием параллельных шедевров, лучше так сказать. А в «Синдроме Петрушки» — между человеком и куклой. И ничего мистического в этих трех романах ровным счетом нет. Ровно ни-че-го! Разве вы никогда не встречали ясновидящих? Представьте, что вы — человек из восемнадцатого столетия — вдруг оказались в двадцать первом. Вы слышите, как звонит телефон, видите, как я поднимаю трубку и разговариваю с кем-то невидимым и тот мне отвечает. Вы бы с ума сошли! Люди, чувствующие иную реальность, — это абсолютная реальность в нашей жизни. Много раз мне предсказывали разные события — и довольно точно. Ничего нереального, не могущего быть «никогда и ни за что» в «Почерке Леонардо» нет. Что касается «Белой голубки Кордовы» — там абсолютно все объяснимо. И в «Синдроме Петрушки» тоже. Да, это история семьи, история кукольника. Человека, безусловно, погруженного в себя… Я знаю многих кукольников — они все с тараканами в голове. Просто они по-другому чувствуют. Они выстраивают другой, кукольный мир.
— В одном интервью вы говорили о встрече в Москве с кукольником, который вас просто потряс…
— Событие, яркая встреча, безусловно, питают писательское воображение и дают некий толчок к написанию текста. Но само ощущение того, что будет написана та или иная история, — все это живет гораздо раньше, гораздо раньше. Я помню, уже в детстве для меня очень много значили любые маленькие фигурки...
Да и любое необычное происшествие застревало в моей памяти надолго.
Мама моя преподавала в вечерней школе железнодорожников, поэтому у нее были льготы для проезда на железной дороге. И она гоняла каждое лето нас с сестрой черт знает куда. Например, я трижды за свое детство была на Байкале: четыре дня езды через все эти Семипалатински, Барнаулы, маленькие станции, через тайгу. С непременным алкоголиком на четвертой полке. Помню одного такого четвертого нашего пассажира. Тремя были мама, я и моя младшая сестра. Папа обычно оставался дома — работать. И вот на вокзале за три минуты до отправления поезда трое провожавших товарищей внесли в купе пассажира — это был абсолютный труп. Совершенно синюшный. Его закинули на верхнюю полку, засунули какую-то пачку бумажек под матрас… А ночью я проснулась в этом синеватом свете ночной лампы — а на меня сыпались деньги, знаете, такие волшебные советские лилово-синеватые двадцатипятирублевки. Такой медленный листопад, медленный вихрь денежных купюр. Надо полагать, работяга ехал домой с заработанными деньгами, которые его собутыльники засунули под матрас. Чтобы он не пропил. И я проснулась в тот момент, когда деньги вывалились и полетели. Удивительно, что в детстве мне все эти сцены казались абсолютно нормальными. Я с детства воспринимала этот мир как некое театральное действо.
Но вернемся к кукольному театру… Я всегда привозила кукол из разных стран, у меня весь дом в куклах. И поэтому, когда я увидела безумца… Того кукольника. Я смотрела на эти всклокоченные патлы, на эти руки, которые бросали руль, которые мне что-то рассказывали… И вот тогда я подумала, что надо обязательно изобразить чокнутого кукольника. Но ведь замысел книги — это всегда магнит, на него всегда налипают какие-то стружки, пылинки, детали и лица, и все это вырастает в роман.
крокодилов здесь больше, чем людей...
— А эта семейная история — с проклятием рода Лизы — как она родилась?
— Многое рождается из случайностей. Случайность — для писателя великое дело. Вот в «Почерке Леонардо» героиня — зеркальная женщина. Я долго подбиралась к началу работы, почти придумала сюжет, придумала яркую героиню, циркачку, каскадершу… Уже сообщила моим издателям, что сажусь за роман… И вдруг поняла, что все у меня есть, кроме… цирка. Приезжаю в Монреаль и застаю абсолютно пустой Цирк Дю Солей — все уехали на каникулы. Сижу в гимнастическом зале, смотрю на репетиции какого-то одинокого гимнаста. И все это скучно. И нет цирка. В это время я, как человек, который не знает толком географии, еще находясь дома, даю опрометчивое обещание некоей даме — организатору выступлений в городе Майами, что приеду. Я говорю: «Да, я буду в Канаде, в Америке, и к вам заеду». Между прочим, июль. Приезжаю в Бостон, где живет моя сестра, — и там уже жарко. Она говорит мне: «Ты совершенно ненормальная, отказывайся». Я говорю — неудобно, люди купили билеты. Она говорит, что Майами в июле — безумие. И вот я прилетаю в Майами. И пять шагов от дверей аэропорта, где еще есть кондиционер, к машине, где уже есть кондиционер, — вот за эти пять шагов я понимаю, что умираю со своей астмой, что умру прямо-таки через пять минут. Сажусь в машину и думаю: «Дина Ильинична, старая вы калоша, когда наконец вы научитесь жить и понимать что-то в жизни! Какого черта ты потащилась в Майами, где сидят пятнадцать пенсионеров, где к тебе будут подходить после выступления, щупать тебя и говорить: «Ой, можно вас потрогать?» И вот так я себя грызу. Меня встречает на машине и везет из аэропорта один очаровательный человек, скажем, Толя его зовут. Он говорит: «Мы вас так ждем, вот, между прочим, эта дорога, по которой мы едем, называется «Крокодиловая аллея», ведь крокодилов здесь больше, чем людей, они даже в дома заходят, в бассейнах обнаруживаются». Я говорю: «А… на каком этаже я буду жить?..»  Он: «На первом, вас поместят на первом. Но вы не волнуйтесь, закройте дверь как следует. Крокодилы — это ничего, они нападают на взрослых очень редко. Вы вдоль водоемов не гуляйте. Гораздо хуже с акулами. Те нападают. А вы купальник взяли? Нет? Зря, акулы редко нападают, ну десять случаев в год. Совсем другое дело — гремучие змеи. Это — да. Это у нас проблема. Но вы не волнуйтесь, у нас сразу вызовут вертолет и в больницу…»
Ну, думаю, надо поворачиваться и уезжать. А мне этот Толя говорит: «Я бы вам хотел показать Майами, если можно, завтра зайду за вами в семь утра, потому что уже в девять поздно гулять по городу». И он заходит за мной в семь утра. И я понимаю, что самая моя большая мечта — дожить до вечера и улететь в Бостон к сестре. И вдруг он говорит: «У нас здесь люди живут очень интересные. Такая, знаете, цирковая пара. Они воздушные гимнасты — Лина и Николай Никольские. Хотите познакомиться?» И я в этот момент понимаю, что судьба притащила меня за шиворот в жаркий июльский Майами для того, чтобы я написала книгу «Почерк Леонардо». И я кричу: «Хочу!» И он меня везет к замечательной Лине Никольской, с которой на протяжении года мы переписываемся, и я узнаю все, все цирковые обстоятельства и все детали жизни — чем кормят хищников, какой запах в цирке, как крысы сгрызают тросы… И я посвящаю Лине этот роман. Так рождается книга.
Поэтому, когда я встречаю чокнутого кукольника, а через день — еще кого-то из мира кукол, то я очень внимательно присматриваюсь, прислушиваюсь. Я вообще очень внимательно присматриваюсь к обстоятельствам жизни. Это всегда куда-нибудь выведет. Писатель — ловец. Охотник…
Что касается семейной истории Лизы, героини нового романа: она родилась из встречи с моим приятелем, журналистом, который рассказал мне о встрече с неким венгерским графом, на стене квартиры которого мой друг увидел странный герб — смеющееся лицо ребенка. И тот рассказал ему о некоем семейном проклятии, о болезни под названием «синдром Петрушки». Остальное уже было делом авторского воображения.

Фото Натальи ЧАЙКИ

В Мой Мир

Опубликовать