Дом нынешний и дом минувший

…Перешли в Гороховую, поворотили в Мещанскую, оттуда в Столярную, наконец, к Кокушкину мосту и остановились перед большим домом. «Этот дом я знаю, — сказал я сам себе. — Это дом Зверкова. Эка махина!..»

…Перешли в Гороховую, поворотили в Мещанскую, оттуда в Столярную, наконец, к Кокушкину мосту и остановились перед большим домом. «Этот дом я знаю, —  сказал я сам себе. — Это дом Зверкова. Эка махина!..»

Стоп, стоп. Не такая уж и махина этот дом Зверкова. Да и никакого уже не купца Зверкова давно. Просто дом № 69/18 по набережной канала Грибоедова. Не Екатерининского канала, нет. XIX век  вроде  кончился. А я хожу гоголем по Петербургу-XXI. В бесплодной вроде бы попытке обнаружить здесь бесплотные петербургские тени, Гоголем зарисованные. В бесплодной ли?

Искать дома, которых коснулось божественное перо Николая Васильевича, — примерно как разыскивать отпечатки его пальцев, оставшиеся на питерских стенах. Даже погода вроде бы не благоволит моим поискам. Солнечно и жарко, а по-гоголевски должно бы быть как-то чуть более сумрачно, болезненно и таинственно.

Канал Грибоедова, 69. Сюда Гоголь возвращался со службы.

 

Мартобря

Однако же шаг, другой, третий — и мы действительно перед домом Зверкова. А сюда, между прочим, приходил не кто-нибудь — Поприщин. Сумасшедший из «Записок сумасшедшего».

«Какого в нем народа не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! а нашей братьи чиновников — как собак, один на другом сидит, а третьим погоняет».
Одним из этой чиновничьей братии, «офисного планктона» тех дней, был и сам Гоголь, служивший в одном из петербургских департаментов и с 1829-го по 1831 год исправно возвращавшийся домой именно сюда, в дом Зверкова к Кокушкину мосту на канале Грибоедова. 69.

Или же Гоголь смотрит на дом глазами именно безумного Поприщина?

Попытались и мы, не без опаски, посмотреть на дом нынешний.

Массивное здание, красное, как огромный кирпич, положенный на бок возле канала Грибоедова. И впрямь нездоровый какой-то у него вид. По бокам кирпича вывески: «Мастерская». «Сантехника». «Ткани»… Все как обычно. В одном из окон, впрочем, висит та самая цитата из «Сумасшедшего», которую мы уже привели выше. Жители, как видно, гордятся своим жильем, прославленным пером великого писателя и манией свихнувшегося чиновника.

В одном из срезанных углов «кирпича» — вход в подвальную корчму. «В корчме и в бане все равные дворяне» — довольно гласит вывеска. Тоже, в общем, вполне гоголевский сюжет: о том, что ни в корчме-то и ни в бане никто никому не равен, не схож, все существуют по отдельности, каждый сам в себе безумен.

Впрочем, как удалось установить, — владельцы корчмы ни о чем таком не думали, никакого экзистенциального или патологического нерва задевать не собирались. Они вообще не знали, что Гоголь с Поприщиным  жили тут.

Выбрались наружу. Ходит нечто, голова — чайник, вместо тела — круглая пышка. «Я стою 8 рублей», — написано на пышке. Это уже что-то из «Вия», впрочем — в гоголевском Петербурге тоже возможно. Если голову напечет. В Москве век спустя соткавшийся из полуденного зноя демон донимал Булгакова вместе с Берлиозом и Иванушкой; отчего бы в Петербурге болотным испарениям не заморочить чувствительного украинца?

Ну ладно. Заглянули в тенек, во двор. Там все имеет вид облупившийся, больной и грязный. Эта особенность питерской жизни, вероятно, с гоголевских времен не изменилась ничуть. Самое примечательное здесь — это трехэтажный домик, стоящий в сердце двора. В нем — центр современного искусства, ни больше ни меньше. Также имеется редакция издания «Вестник ветерана». При Гоголе это была бы газета «Русский инвалид».

Отшатнувшись в смятении от дома Зверкова, ищем следующий адрес. Вознесенский, дом № 23. Именно тут раньше находилась гостиница «Неаполь», где Николай Васильевич сжег как-то раз все скупленные им экземпляры своей незрелой юношеской поэмы «Ганц Кюхельгартен».

Заходим в единственные раскрытые двери — никакого «Неаполя», зато безымянное кафе в украинском стиле. С подсолнухами, плетнями и всем таким. Вот как парадоксально преломляется малороссийское происхождение Гоголя в памяти людской!

И кровь отворяют

На Вознесенском нам вообще было что посмотреть. Это очень гоголевский проспект. И главное — тут жили не только сам автор, но и герои его. Хотя в случае с Гоголем это почти одно и то же: он постоянно подселяет своих персонажей поблизости от себя, в пределах досягаемости. Для пущего удобства, видимо.

Коллежский асессор, он же майор Ковалев, — жил на Садовой улице. Цирюльник Иван Яковлевич — на Вознесенском проспекте. Более точного адреса мы не знаем.

А мемориальная гранитная доска с изображением достославного носа майора Ковалева была установлена несколько лет назад на доме № 38 по Вознесенскому проспекту, как раз вблизи от Садовой. Может, тут и была цирюльня Ивана Яковлевича? Ведь в противном случае майору Ковалеву приходилось бы далековато ходить до цирюльника.

Дом трехэтажный, какой-то весь глухой, будто спичечный коробок. И как уж водится у нас: снаружи доведен до пристойного состояния. Над крышей дома откуда-то из середины двора возвышался еще какой-то костяк, не то прогоревший, не то недостроенный и почерневший от старости. Но жильцы ответить не смогли ничего толком, кроме: «А горело что-то. Давным-давно, еще до нас».

Жильцы сидят во дворе, сушат белье и просто отдыхают в тени. В основном это приезжие из южных краев и про Гоголя они нам ничего сказать не смогли, да и вообще смотрели с недоумением. Двор очень живописен, весь в каких-то рваных сетках и ржавых клетках.

Зато в этом же предполагаемом дворе гипотетического цирюльника Ивана Яковлевича — «Клуб здоровья и долголетия. Выявление энергетических разбалансировок в организме. Сеанс индивидуальной частотно-волновой компенсации биорезонансными методами». Это, видимо, во избежание будущих самопроизвольных отстыковок носов от лиц граждан. Гоголю бы наверняка понравилось. Тут же, по соседству, — школа танца и центр военного собаководства. Отсюда и клетки.

Как поворотишь на Садовую — тоже весело. Возможный дом майора Ковалева украшен львами, вывеской бара и объявлением «Требуйте у бармена бесплатные орехи». В общем, нельзя сказать, чтоб колорит этого района и особенно его вывесок как-то поугас после того, как исчезли бедные чиновники и доходные дома. У цирюльника Ивана Яковлевича, например, был «изображен господин с намыленною щекою и надписью: «И кровь отворяют».

Окончание следует.

Фото Натальи Чайки