Елена ШАНИНА: Я не оптимист и не пессимист, а борец
Незабываемая Кончита готовится представить петербуржцам премьеру. А пока побеседовала с нашим корреспондентом о судьбе и счастье
Незабываемая Кончита готовится представить петербуржцам премьеру. А пока побеседовала с нашим корреспондентом о судьбе и счастье
Если бы потребовалось срочно материализовать идеал женщины, львиную долю всех достоинств можно было бы позаимствовать у нее. Глаза в пол-лица, ангельский голос, ум, стать, мягкость… Она из тех женщин, которых мужчинам хочется обожествлять. Но она не просто женщина, она актриса. И хотя в ее родном театре — московском «Ленкоме» она сейчас почти не востребована, у нее достает таланта и смелости оставаться на виду у публики, полюбившей ее давно и надолго.
Сердце, разорванное пополам
— Елена Юрьевна, вы же «наша», питерская, заканчивали ЛГИТМиК…
— Да. Училась на курсе с Сережей Мигицко, Ларисой Луппиан, Володей Матвеевым, Аленкой Ложкиной…
— Как же получилось, что все эти звезды у нас, а вы в Москве?
— После окончания института, в 1974 году, меня пригласили в Москву, судьба свела меня с «Ленкомом», с Марком Анатольевичем Захаровым, который сумел задать очень сильные правила игры в этом театре.
— Не жалели никогда, что именно так все сложилось?
— Сердце всегда пополам разрывалось, это правда. Но жалеть, что я работала с Захаровым, невозможно, да и зарплату мне если бы могли платить в Ленинграде — Петербурге такую… Еще и момент был такой — непонятно: оставит нас Игорь Владимиров после выпуска в Ленинграде — не оставит, возьмет в театр — не возьмет… А тут Захаров — начинающий режиссер, новый театр (Марк Захаров пришел в Московский театр им. Ленинского комсомола в 1973 г. — Прим. авт.)… Я перед этим пробовалась на главную роль в фильме «Романс о влюбленных», и там мне кто-то сказал, что он — очень хороший режиссер. Потом Захаров был в Ленинграде, смотрел наш дипломный спектакль… После позвонил — надо срочно вводиться. Приехала в Москву и сразу, даже без диплома, начала работать в «Ленкоме». За дипломом потом уже приезжала. Все это так, «по судьбе» получилось.
Чужую кофточку не надену
— Свою актерскую судьбу счастливой считаете?
— Неоднозначный вопрос. Но я люблю свою жизнь. Меня судьба избавила от зависти. Никому не пожелаешь, чтобы это тяжелое чувство посещало. А я индивидуалистка (улыбается): не то что чужую судьбу примеривать — чужую кофточку никогда не надену.
— Но бывает же, говорят, деятельная зависть: «Ах, этот так играет… А я-то сейчас лучше сделаю!..»
— У кого-то, может быть, так, а у кого-то и руки опускаются… Я честолюбива, но не тщеславна. В слове «честолюбие» есть слагаемое «честь», а значит, надо делать так, чтобы за честь свою было не стыдно. А тщеславие… Вот сейчас могут в глаза сказать: «Вы человек не медийный. При всем вашем таланте — идите отсюда…» Бывает, «по судьбе» человека не брали ни в один театр, а в сериале он «пошел». Но многие молодые выбирают сериал именно из-за тщеславия: лишь бы тебя знали, лишь бы засветиться...
— Вы — оптимистка?
— «Оптимистка» — это что-то глупое (смеется), мне кажется… Я не оптимист и не пессимист, а борец. Во мне очень сильно желание быть счастливой.
— Получается?
— Счастье — это моменты. И я — счастливый человек, потому что я эти моменты умею чувствовать иногда. Они бывают и в жизни, и на сцене.
Спектакль сам решает, сколько ему жить
— А какая ваша роль стала самым крупным «моментом счастья»?
— Наверное, Мирра в спектакле «В списках не значился» и Кончита в «Юноне» и «Авось». Кончита — несмотря на то что моей особой заслуги в этой роли нет, просто спектакль этот такой оказался, «исторический». Но мне в этом спектакле было очень хорошо: такое, знаете, состояние светлой веры. Все мои принципы (даже те, по которым жить не всегда получается), вера, кредо, верность, любовь на грани поэзии — все это было в этой роли.
— Сколько раз вам довелось сыграть Кончиту?
— Я не считала. Спектакль этот и сейчас идет, но Кончиту играют Алла Юганова и Саша Волкова. Я им помогала, когда их вводили. У нас сейчас замечательные, сильные есть молодые актеры.
— Это «вечный» спектакль, символ «Ленкома» с 1981 года. Имеет право столько жить театральный спектакль?
— Это решает сам спектакль (смеется). Есть же такие спектакли, которые живут десятилетиями. Например, мхатовская «Синяя птица», на которую наши бабушки еще ходили, «Человек из Ламанчи» в Театре им.
В. В. Маяковского, «Учитель танцев» в Театре Российской армии, «Принцесса Турандот» в Вахтанговском… На них воспитаны поколения. Почему это происходит? Так просто есть, и все.
И все кино…
— А с кино, Елена Юрьевна, как складывались ваши отношения?
— Вот с «Романса о влюбленных», оказавшегося «не по судьбе», все и началось. Зато благодаря этому фильму, в который меня звали очень, я в «Ленком» попала… Театр и оказался главным. А в кино у меня были отдельные хорошие встречи. Вот Эллочка Людоедка в фильме Захарова «Двенадцать стульев» — это встреча с Андреем Мироновым. А еще встреча с Леонидом Быковым в «Аты-баты, шли солдаты», встреча со Светой Дружининой в фильме «Принцесса цирка», с Константином Худяковым я встречалась... Был такой фильм режиссера Екатерины Сташевской и оператора Николая Немоляева «Концерт для двух скрипок», который обвинили в буржуазности и даже, говорили, уничтожили — смыли.. Там Елена Соловей играла, Саша Курепов и Сережа Мартынов. Еще был фильм «Тени Фаберже», где чуть ли не последнюю свою роль сыграл Анатолий Ромашин. Потрясающие съемки работ Фаберже по всему миру! На двух языках, великолепный исторический фильм, но это было начало 90-х, все вставало на коммерческие рельсы. Кто-то перекупил, кто-то что-то не заплатил — фильм положили на полку… Кинематограф — не основная моя работа, и я понимаю, что из-за этого меня увидели не многие. Но я ощущаю себя в большей степени театральной актрисой — мне нужно взаимодействие со зрителем.
Я не очень понимаю камеру, не понимаю, для кого играю в этот момент: ощущение, что я стою за забором (смеется). Хотя Инна Михайловна Чурикова как-то сказала, что мне просто не повезло в кино попасть к хорошему режиссеру…
— Инне Михайловне легко так говорить: у нее муж — гениальный кинорежиссер Глеб Панфилов.
— Наверное, она это и имела в виду (улыбается).
В Петербурге другие голоса, другая речь
— А вы на спектакли, на премьеры своего театра ходите?
— Я всегда жду удач и надеюсь на удачи коллег, болею за них. Я хочу, чтобы мой театр процветал и жил, независимо от того, нужна я сейчас этому театру или нет. Вот недавно Захаров мне подарил свои книги и подписал, что он благодарен мне, что он не устал от меня, не забыл, но вот так судьба распоряжается, что я не занята почти совсем. Я не отчаиваюсь, работаю пока с другими режиссерами и другими театрами. Вот скоро мы привезем в Петербург спектакль «Мордасовские страсти» режиссера Алексея Кирющенко. Это совместный проект Театра им. М. Н. Ермоловой и одной из театральных компаний. Инициатором постановки выступил художественный руководитель театра Владимир Андреев, который очень хотел играть старика-князя в «Дядюшкином сне» Достоевского. На роль Мозглякова пригласили Марата Башарова, а я играю Марью Александровну Москалеву, матушку.
— Уже не первый год все говорят о смерти репертуарного театра. Не преувеличены ли слухи?
— Законы антрепризы, использующей «паровозы» — готовые имена, стали проникать в репертуарный театр, и это очень вредит ему. Ведь театр всегда и был тем замечателен, что он дарит открытия — имена, роли. Хотя и сейчас есть просто замечательные спектакли. Я многое смотрю еще и потому, что вхожу в жюри «Золотой маски». Вот я в восторге была от вашего «Изотова», от «Заповедника» по Довлатову в Театре им. Ленсовета. В Петербурге и речь другая в театре, и голоса не плоские, а объемные, говора меньше. Так вкусно все это…
Беседовала Екатерина ОМЕЦИНСКАЯ
