…И с той поры исчез

30 декабря исполнилось 105 лет со дня рождения Даниила Хармса. Наши корреспонденты прошлись по местам, связанным с памятью о писателе

Детство, зима, застывшие окна. Яркая, оранжевая в полоску, книжка «Тигр на улице».
Я долго думал, откуда на улице взялся тигр…
Даниил Хармс сам впрыгнул в мою, и не только мою, жизнь — как тигр, из засады, из ниоткуда. Неожиданно и восторженно.
Или журнал «Колобок».
 Там — страшное: …Вдруг по реке пронесся кто-то
На металлических крючках.
Прекрасно понимаешь, что это за «странные дощечки и непонятные крючки», вон рядом даже картинка нарисована — а от такого остранения все равно жутко, разливается какой-то холодок по спине. Кто этот «кто-то»?
И чем дальше читаешь стихи Хармса — тем гуще чувство изумления, смешанного то с ужасом, то с восторгом. И учишься через него узнавать мир.
Детство в Петербурге не может быть без Хармса. С ним Петербург получает объяснение, получает даже назначение: он весь превращается в цирковую арену со смехом, слезами, убийствами, падающими из окон старухами и всякой жутью — как на лучших представлениях.

Взрослый, он написал целую буффонаду на тему своего рождения, которое случилось 17 (30-го по новому стилю) декабря 1905 года. Там выступил в роли первого клоуна. Но все-таки первой ареной для маленького Хармса… нет, какого, собственно, Хармса — тогда еще Дани Ювачева — стала, наверное, «Петришуле». Основанная в 1709 году школа при лютеранском приходе св. апостолов Петра и Павла. Учебное заведение, гордое сонмом своих звездных выпускников, впоследствии знаменитых ученых, художников, поэтов, политиков, военных. И Хармсом-Ювачевым: говорят, что здесь уже проявилась и его склонность к разнообразным мистификациям. В этом возрасте они, конечно, еще воспринимались как забавные детские игры. Учащийся Ювачев играл, например, на валторне во время уроков. Неизвестно, откуда он ее взял. А то уговаривал учителя не ставить ему двойку — «не обижать сироту». В таком вот духе.

Сворачиваем с Невского, обходим белый храм с надписью «St. Petri», по узкой тропинке среди снежных завалов выходим к «Петришуле». Вот она — и поныне действующая средняя школа № 222 с углубленным изучением немецкого языка. А кажется не такой уж средней. Огромное темно-красного цвета здание, с нависающим фасадом. С козырька крыши скалятся здоровенные сосульки: «Не знающий немецкого да не войдет!» Вид — торжественный и подавляющий. Очевидно, пребывание здесь требовало от мальчика какой-то активной ответной реакции.

— От Даниила Хармса, который поступил в Главное немецкое училище святого Петра в 1915 году, к сожалению, не осталось никаких материалов, — объяснила нам Лилия Леонидовна Быстрова, заместитель директора по воспитательной работе. — Когда-то, кажется, хранился классный журнал с его именем — но сейчас его отыскать не представляется возможным. Зато я могу вам подсказать, откуда, по легенде, взялся его псевдоним. В «Петришуле» работали две сестры-учительницы по фамилии Хармсен. Одну из них — Елизавету Хармсен, преподавательницу немецкого, — Даня особенно любил. В честь ее и взял имя…

Видимо, действительно любил: во всяком случае немецкий язык Ювачев знал отлично. Но не одни очаровательные сестры Хармсен повлияли на выбор псевдонима. «Хармса» связывают и с Шерлоком Холмсом. Хармс очень любил Холмса как персонажа, подражал ему в одежде, манерах и повадках. Потому носил гетры, клетчатый костюм, котелок или шляпу с козырьком — и курил трубку. Неначитанные дети принимали его в таком виде за немецкого шпиона.
Английский язык Хармс тоже знал хорошо. Поэтому, быть может, из английских слов «harm» («вред») или «charm» («чары») и склеился его псевдоним. Тут еще и французский «шарм» замешан — словом, так много оттенков и смыслов, как только и может быть у настоящего имени. Сам Хармс это быстро осознал и после получения паспорта с фамилией «Ювачев» взял да и приписал карандашиком через дефис: «Ювачев-Хармс».

Впрочем, сам Хармс на «Хармсе» не зацикливался и подписывался уймой разных имен и вариаций — всего более 30 псевдонимов. Он был Хаармс, Хормс, Даниил Дандан, Д. Хармс-Шардам, Даниил Заточник, Ваня Мохов и Карл Иванович Шустерлинг. Пара последних предназначались для детей. Хармс ведь многими считается именно детским автором. Во всяком случае люди склонны делать такое заключение, зная, что Д.Х. работал в журналах «Чиж» и «Ёж», которые издавал «ДетГИЗ» под эгидой Самуила Маршака. Навестить памятное место вроде бы несложно: редакция располагалась в доме компании «Зингер», который, ясное дело, мы знаем как Дом книги. Только редакция была выше этажом. Сквозь потолок прямо на прилавки стекали детские стихи и рассказы.
— А мы даже не знаем, как туда попасть, — обрадовали меня лучезарные девушки-продавщицы. — Из магазина сейчас наверх нету ходов.
— Ни лесенки? Ни люка? — уточнил я.
— Ничего. Кажется, из банка по соседству можно добраться на верхние этажи. Но вас там вряд ли пропустят.
— Но вы хотя бы знаете, что располагалось выше?
— Нет.
— Издательство «ДетГИЗ». Там Хармс работал, и Маршак, и Олейников…
— ..?
— Какая-нибудь табличка у вас об этом есть, может быть? Памятная?
— Нету.
Я утешился тем, что набрал на книжном компьютере имя Хармса. На экране развернулся список в сотни наименований. По крайней мере стихи и рассказы Хармса еще вовсю читают. 
Но вообще-то грустно. Кто-то как будто заметает следы за ним. Ни в «Петришуле», ни в доме «Зингер» никакой памяти по Хармсу не осталось. А ведь это были его места.
Осталось только одно: отправиться к писателю домой. Адрес известен: это Надеждинская улица, дом 11. С 1931 года — улица Маяковского. Здесь Хармс жил с 1925 года по 23 августа 1941-го — вплоть до своего ареста.
Улица была завалена снегом еще страшней, чем Невский. Темнело, и среди сугробов казалось, что вокруг — блокадный город, в котором умирал Хармс. Только памятная табличка, повешенная на доме в 2005 году, напоминала, что Хармс давно уже умер.
Дверь в парадное была приоткрыта. Видимо, чтоб из дома можно было выбраться хоть как-то: на пороге намело огромную снежную кучу. Я перевалился через нее и попал в узкий темный коридор. Доехал на лифте до последнего, четвертого этажа, постоял в темноте перед дверью квартиры № 8. Позвонил. Ничего.
Пролетом ниже у окна курил человек.
— Вы не знаете, тут Хармс…
— Тут живут совсем другие люди, — спокойно и как-то привычно объяснил мне курильщик. — Музея Хармса там нет. Да и вообще о нем вспоминают только летом, когда во дворе какие-то поклонники устраивают праздник… Хармс-фестиваль.

Я сказал спасибо и отправился на улицу. На мемориальной доске была строчка «Из дома вышел человек». Стихотворение, которое меня завораживало все детство. «И с той поры исчез». Если пройти всю Маяковскую, оказаться у Невы и взглянуть чуточку вправо — увидишь на том берегу здание — красное, как пятно ржавчины, как кровавый нарыв. Это — тюрьма «Кресты», по адресу: Арсенальная набережная, дом № 7. Здесь, в отделении психиатрии, умер Даниил Хармс 2 февраля 1942 года — скорей всего просто от голода. Впрочем, есть мнение, что Хармса вывезли в Новосибирск и уже там расстреляли. Зачем такие сложности? Ну а откуда на улице взялся тигр? И зачем Евдоким Осипович из хармсовской зарисовки говорил «тюк»? Гротеск Хармса оказался нормальным натурализмом. И заодно — для нас на будущее — путеводителем по тем неизвестным дорогам, где прошел «человек с дубинкой и мешком». Хорошо бы эта неизвестность оказалась такой, как у Хармса в одном детском рассказе: 
«Так мы все и поехали. Впереди длинный человек на слоне, за ним я с Петькой на осле, а сзади маленький человек на собачке. Всем нам хорошо, и все мы песенки насвистываем.
Выехали мы из города и поехали, а куда приехали и что с нами там приключилось, об этом мы вам в следующий раз расскажем».

Федор ДУБШАН, фото Натальи ЧАЙКИ

В Мой Мир

Опубликовать