Ирина Соколова: Сны мне не снятся — просыпаешься и бежишь дальше

У любимой петербургской актрисы сегодня — юбилей

За то, что она была Коньком-Горбунком, олененком Бемби, скрипачом Генкой, растерявшимся от весны Дюшкой, Тимми, ровесником мамонта, Офелией, старосветской помещицей Пульхерией Ивановной, ее удостоили звания народной артистки России, наградили премиями им. К. С. Станиславского, «Золотой софит» и «Арлекин» в номинации «За великое служение театру для детей». За то, что в этом служении она ни разу не обманула ни одного взрослого, ни одного ребенка и ни одного взрослого ребенка, она награждена главной актерской наградой — любовью зрителей. И это признание — лучший подарок к 70-летию актрисы, отдавшей сцене 65 лет жизни, 36 из которых принадлежат нашему ТЮЗу.

Есть еще самоконтроль…
— Ирина Леонидовна, можно сначала речь от имени всех, кто вырос на ваших спектаклях? Любим, гордимся, преклоняемся, ждем новых ролей…
— Спасибо, спасибо, спасибо… Всем. Я всегда стесняюсь этого, волнуюсь, потому что чем больше слышишь в свой адрес теплых, добрых слов, тем больше придется им соответствовать. А ведь есть самоконтроль, который заставляет следить: «А вот тут я не то сделала…»
— Так вы перфекционистка?
— Да, и это ужас. Но на сцене, когда от своей игры, от своей героини получаешь удовольствие, — это дорогого стоит. В «Элеоноре» («Элеонора. Последняя ночь в Питтсбурге» Романа Виктюка, 1995 г.) Дузе обращается к дочери: «Девочка моя,  я живу редкими мгновениями, когда удается выразить мысль, фразу так, как этого хочется, и когда приходят эти мгновения — это счастье. А когда они уходят, остается пустота. И для того, чтобы ощутить эти мгновения, постоянно обращаешься к искусству вымысла». Актеры ведь и ночью повторяют свои роли.
— Ночь — время для снов…
— Сны мне уже давно не снятся. Может быть, это и к лучшему: просыпаешься и бежишь, бежишь дальше…

Роман в двух частях
— Вы вспомнили один из двух спектаклей Романа Виктюка, в которых были заняты. Расскажите о своем «романе с Романом»…
— И у меня был момент пустоты, когда, не найдя себя в  распределении ролей на новый спектакль,  подумала: «Ну, все! Больше спектаклей вообще не будет. Больше не пригласят». А необходимость быть все время нужным, занятым — часть любой творческой профессии… Судьба тогда свела с переводчицей Тамарой Яковлевной Скуй, которая дала мне пьесу «Элеонора. Последняя ночь в Питтсбурге» и сказала «Хочешь, я позвоню Роману?..». Я в ответ на это пискнула: «Да, а он меня знает?..»  И Виктюк сказал «да». Спасибо Светлане Васильевне Лаврецовой, директору ТЮЗа, которая дала добро на приглашение Виктюка, и за то, что спектакль этот увидел свет.
— Смелый эксперимент — «выпустить» Виктюка на тюзовскую сцену…
— Наверное, да. Тогда и случился «роман с Романом». Светлое, потрясающее действо началось уже в период репетиций в зале. На него специально ходили многие тюзовские цеха, наблюдавшие за нами. Тут сам репетиционный процесс доставлял такое удовольствие! В репетициях Виктюк порой жесток, кричит, но он знает, чего добивается от актеров. Ведь так бывает, что  все чувствуешь, понимаешь, а роль «не открывается», не срабатывает твой актерский аппарат. И это муки. А в тот момент, когда можешь плакать оттого, что на тебя накричали, вдруг и всплывет то, что искал…
— А второй спектакль с Романом Григорьевичем?
— Это была инициатива удивительной певицы, настоящей примадонны Елены Васильевны Образцовой, которой захотелось попробовать себя в драматической ипостаси. Посмотрев спектакли «Служанки», «Саломея», она сказала:  «Боже мой! Я хочу работать с этими ребятами». И Тамара Скуй нашла пьесу «Антонио фон Эльба» о певице и ее матери.
— Вы в этом спектакле играете мать, которая запросто дает дочери фору…
— Да (смеется), она такая. Это от любви. Ведь, несмотря на репетиционные крики, Роман Григорьевич любит актеров, любит свою профессию, живет в этой жизни, кажущейся другим  нереальной. Но теперь  и я уже могу сказать, что театр — это жизнь, а жизнь — это театр. Все настолько смещается, что ты не знаешь, где ощущаешь себя спокойно, счастливо и радостно, — на сцене или вне ее…

Знаки судьбы
— Никогда не жалели, что выбрали актерскую профессию?
— У меня никогда даже анализа никакого не было — «А если бы…». Я родилась в актерской семье, я этот театр ребенком вобрала в себя.
— Вы себя с какого возраста помните?
— Память у меня «включилась» где-то с пяти лет. Закулисная жизнь началась в Кинешме. Мама играла Золушку, и, чтобы занять зрителя, пока ее переодевали в роскошное платье, мне роль гномика и придумали. «Выпихнули на сцену», как в «Элеоноре» сказано... Кстати, на спектакле «Ольга. Запретный дневник» (Театр-фестиваль «Балтийский дом», режиссер Игорь Коняев, 2010 г.) заглядываю как-то в книжку, которая у меня по роли в руках должна быть, а там написано «Кинешма».  Не иначе как знак какой-то…
— А вы к знакам судьбы обычно приглядываетесь?
— Знаков по жизни много было интересных, разных. Вот в 1951 году бабуля со мной поехала работать заведующей костюмерным цехом в Калугу. Первые дни меня часто брала в театр. Помню пожилую актрису, которая сказала: «Девочка моя! Пойдем, сядем в зал. Только сиди тихо». А на сцене репетировал… Зиновий Яковлевич Корогодский какую-то пьесу Островского. Я помню декорации, актеров, двери, из которых они выбегали… Вот это знак был.

Корогодский и «до Корогодского»
— Можно ли вашу творческую биографию разделить на два этапа — Корогодский и после?
— Есть еще и «до Корогодского». Лет в семь-восемь в Мурманске играла  в «Хижине дяди Тома». Потом еще в спектакле «Месяц в деревне» заменяла кого-то заболевшего. После того как в 1959 году приезжала в Ленинград поступать в институт театральный, сыграла в Мурманске еще одну травестийную роль. Тогда не нашла себя в списках, хоть и дошла до третьего тура. Леонид Федорович Макарьев на меня посмотрел, челку свою рукой приподнял и говорит «Травести. На будущий год ко мне».
— На следующий год поступили?
— Поступила. Макарьев, Шведерский и Каганов — это были наши педагоги. Меня уже с середины первого курса ввели в спектакль потрясающего режиссера Павла Карловича Вейсбрема…
— Вы учились у великих педагогов…
— Я теперь думаю, господи, как мало мы с ними общались… Но играли, играли. С Ниной Дробышевой — в мюзикле «Сказка о девочке-неудаче», восстанавливали с Вейсбремом  «Ворона» Гоцци. Помню, как зритель замирал на спектакле… Выпускной спектакль — восстановленный на нашем курсе «Конек-Горбунок». Встречаемся до сих пор каждый год.  Да и в период Зиновия Яковлевича мы одной семьей были.
— ТЮЗ тогда был сплошь «звездный»: Ольга Волкова, Георгий Тараторкин, Александр Хочинский, Антонина Шуранова, Юрий Каморный, Николай Иванов…
— Корогодский был заразителен, притягателен  и великолепен, как педагог и как режиссер. Самая главная его ипостась — роскошный организатор.  С его появлением в ТЮЗ пошел мощный поток драматургии, музыки, режиссуры. Композиторы Сергей Баневич и Валерий Гаврилин, Михаил Рощин с пьесой «Радуга зимой», Володя Меньшов с «Месс-Менд», Радий Погодин — это все люди из клана «детский человек», люди, чувствующие детей.
— У вас есть любимый спектакль в том времени?
— Не поверите — все! Все сказочные были настолько пронзительные! У Зиновия Яковлевича детьми были мы и его спектакли, а у нас — наши роли. Я за художественного руководителя, который живет в театре, творит судьбу, историю свою и своих детей. У Корогодского вырастали  курсы, поколения студенческие, и он думал почти о каждом ученике.

Сегодня, не похожее на вчера
— Зритель того времени и сегодняшний чем-то отличаются?
— Со зрителем того поколения мы сейчас встречаемся как родные, на одном языке говорим. Тот зритель с благоговением и энергией хватал то, что ему сообщали со сцены. А теперь зритель изменился, потому что ему везде недодают того, что он должен получить, — ни материально, ни духовно.
— А что человеку может дать театр?
— Чувство соучастия, сопереживания, сострадания закладывает платформу для нормального физического и духовного сосуществования, оно дает основу всему — будущему развитию, росту, движению вперед. Это необходимость, как и необходимость обрести педагога, который повлиял бы на всю твою жизнь. Ведь что в детстве в ребенка заложишь, посеешь, то потом и пожнешь…
— Как вам сейчас живется на Экспериментальной сцене «Балтийского дома» с Анатолием Праудиным?
— Очень хорошо. Хоть Анатолий Аркадьевич и из другого поколения, за ним — как за каменной стеной: интересно, легко. И в «Золушке», и в «Петре», и в «Фальшивом купоне».
— В преддверии Нового года чего хочется больше всего?
— Хочется света, терпения, самообладания. Хочется не разрушать, а созидать. Хочется беречь то, что уже создано, любить детей. Без любви на земле ничего не может быть…

Беседовала Екатерина ОМЕЦИНСКАЯ, фото Юрия БОГАТЫРЕВА

В Мой Мир

Опубликовать