Изотов в стране чудес
В Александринском театре широкому зрителю показали спектакль «Изотов». Поставил его режиссер Андрей Могучий, сохранивший, несмотря на внушительный опыт, профессиональный азарт и страсть к эксперименту.
В Александринском театре широкому зрителю показали спектакль «Изотов». Поставил его режиссер Андрей Могучий, сохранивший, несмотря на внушительный опыт, профессиональный азарт и страсть к эксперименту.
В целом эксперимент можно считать удавшимся, но с некоторыми оговорками.
Авторский текст и раньше, разумеется, звучал в спектаклях Могучего — Гоголь, например, в «Иванах» возникал фоном, в радиоприемнике. Текст Саши Соколова в «Школе для дураков» — микроскопическими пояснениями к картинке, почти исчерпывающе красноречивой. Принципиальное отличие «Изотова» в том, что здесь конкретная история рассказывается с помощью текста пьесы, сколь изобретательным, грандиозным и функциональным ни был бы видеоряд художника Александра Шишкина.
Текст пьесы принадлежит Михаилу Дурненкову, родом из Тольятти, постоянному участнику движения «Новая драма». Его пьесы ставятся в театрах страны и за рубежом, а сам он нынче учится во ВГИКе на сценарном факультете у Юрия Арабова, но его сотрудничество с Андреем Могучим все же необычно. Потому что сначала был сговор режиссера и драматурга, приезд Дурненкова в Петербург, прогулки по тропинкам Комарова, а потом уже возникла пьеса «Заповедник» и ее герой, писатель Изотов. Однако в процессе репетиций, видимо, сюжет изменился радикально — потому что принципиально поменялось название. Вышел рассказ о преуспевающем беллетристе, пользующемся всеми благами своего положения, — этаком современном Тригорине, который, употребляя выражение философа Анри Бергсона, «живет внешней по отношению к самому себе жизнью».
Съемные крылья героев — только часть «фокусов» и чудес, которыми изобилует спектакль.
История начинается с того, что Изотов (Виталий Коваленко) с красоткой любовницей Лизой (Юлия Марченко) приезжает в родовое гнездо, которое в результате ссоры братьев Изотовых — почившего отца и здравствующего дяди-пианиста — разделено напополам стеной и забором. Там его встречает, разумеется, первая любовь библиотекарша Оля (Наталья Панина) — и принимаются одолевать кошмары: мучительные воспоминания о предательстве и одной маленькой смерти, нестерпимая потребность произнести «прости меня» и совсем уж яростное стремление ответить на вопрос, кто он — главный или второстепенный персонаж своей жизни. Путешествие, таким образом, перемещается извне внутрь личности — и герой, лишенный даже имени, который «сидит вот так, спит вот так, кричит вот так», вдруг оказывается чрезвычайно интересен и похож на остальных лишь в том смысле, в каком частная жизнь имеет отношение к мифу.
Михаил Дурненков неплохо владеет диалогом, ему понятны проблемы нынешних тридцатилетних людей, подвисающих на поисках смысла жизни вплоть до психических болезней. Но «новым Джойсом» его никак не назовешь. Так что пьеса скорее напоминает экстракт умозаключений режиссера, чем художественный текст. Поэтому, видимо, со сцены, за редким исключением, не звучат диалоги, а между тем лучшие места у драматурга — именно беседы герой vs герой: например, таксист Николай (Сергей Паршин) против астронома Сергея Сергеевича Заратустрова (Семен Сытник) и астроном против Изотова.
Астроном Сергей Сергеевич — Семен Сытник, Изотов — Виталий Коваленко.
Проблемы пьесы, главная из которых — отсутствие драматического напряжения, решаются с помощью режиссуры и сценографии. Тандем Могучий — Шишкин работает с тем же размахом и масштабностью образов, как и в уникальных «Иванах» по Гоголю, только на месте композитора Маноцкова — не менее выдающийся композитор Олег Каравайчук с его гениальными диссонансами.
Декорация отсылает к экстриму: фокусов в этом спектакле не меньше, чем в цирковом шоу «Кракатук» — одном из лучших созданий Могучего — Шишкина. С той разницей, что в Александринке фокусничают первоклассные драматические артисты. Николай Мартон и Рудольф Кульд выходят на сцену, снимают с себя ангельские крылья, как музыкант снимает сюртук, стесняющий движения, и показывают классические фокусы с тростью, веревкой, цилиндром — и надо видеть, с каким гурманским наслаждением они этим занимаются.
Но самым сложным фокусом выглядят актерские работы александринцев — не самый простой и уютный текст в крайне условных декорациях они произносят по-домашнему свободно, создавая образы узнаваемые и осязаемые. Персонажи Сергея Паршина и Семена Сытника, равно как и героини Юлии Марченко, так объемны и содержательны, что чрезвычайно жаль их финальных монологов в стиле Гришковца, которые существовали в летней версии спектакля и оказались вымараны из осенней. Нынешний финал обладает плакатной однозначностью: герой произносит «прости меня» — и ему даруется избавление от суеты. То есть смерть. Без всяких там фокусов.
Фото Олега Кутейникова
