Лео Фейгин: Интернет погубил творческую музыку

Несколько дней провел в Петербурге Лео Фейгин, больше известный меломанам как Алексей Леонидов, ведущий легендарных программ на Би-би-си, которыми в советские годы заслушивались многие любители джаза и так называемой новой музыки.

Несколько дней провел в Петербурге Лео Фейгин, больше известный меломанам как Алексей Леонидов, ведущий легендарных программ на Би-би-си, которыми в советские годы заслушивались многие любители джаза и так называемой новой музыки.

Ему 71 год, получает пенсию от Би-би-си, живет в отдаленном графстве Великобритании, но ведет весьма активный образ жизни. Его фирма грамзаписи «LEO Records» выпустила больше 600 релизов американских, английских и российских музыкантов. Петербургское издательство «Амфора» предложило джазмену написать книгу мемуаров, и вот еще пахнущая типографской краской книга «All that jazz» с вложенным в нее компакт-диском готова. Лео летит в город своей молодости, чтобы не только презентовать свой труд, но и встретиться со старыми друзьями, отдаться воспоминаниям.

На страницах «Вечернего Ленинграда» появился фельетон «Навозная муха»

— Лео, вы уехали на Запад в 1973-м, а первую половину своей жизни прожили в городе на Неве. Что чаще всего вспоминаете из своей ленинградской джазовой молодости?

— Об этом можно было бы написать отдельную книгу. Времена были очень интересные. Мой старший брат Фима, купив радиоприемник, заразил меня, семиклассника, прослушиванием западных радиостанций, транслировавших джаз и популярную музыку. Потом в нашу жизнь ворвались запретные записи на рентгеновских пленках, которые все называли «джаз на ребрах». В середине 50-х джазовая жизнь в Ленинграде бурлила. Геннадий Гольштейн играл не хуже самого Чарли Паркера. Талантов хватало, как и преданной джазу публики. Властям это не нравилось. Мой друг Роман Каплан стал героем фельетона «Навозная муха», появившегося на страницах «Вечернего Ленинграда». Запахло высылкой из города-героя, однако, пока суд да дело, находчивый Рома сам сбежал в Москву, там поступил на курсы повышения квалификации преподавателей английского языка. В 1972 году он эмигрировал в Израиль, потом переехал в США, и вот уже много лет является владельцем знаменитого ресторана «Русский самовар», где вместе со своей супругой Ларисой создал, можно сказать, оазис русской культуры в Нью-Йорке.

В молодости я был подающим надежды спортсменом, прыгал в высоту, учился в Институте физкультуры, ездил на сборы и соревнования. Джаз и музыка были моим параллельным миром. Когда я увлекся саксофоном и начал играть в институтской самодеятельности, грозный декан вызвал меня на ковер: «Выбирай: либо институт, либо саксофон!» Я выбрал вуз, но увлечение джазом приняло форму коллекционирования пластинок, изучения истории джаза, которая тогда писалась на наших глазах. Джаз-клубы, концерты (выступление оркестра Дюка Эллингтона в Ленинграде стало для меня грандиозным событием)... Но все мы были под колпаком у КГБ, который в начале 70-х открытым текстом заявил мне, что если подам заявление на выезд, то мне препятствовать не будут. После таких слов выбора не оставалось...

Весь этот джаз!

— Что подвигло вас взяться за мемуары?

— У моей книги «All that jazz» есть предыстория. В прошлом году вышла книга Александра Кана «Пока не начался джаз» (петербургский критик, нынче живущий в Лондоне. — Прим. авт.) — замечательная, хорошо написанная. Там рассказывалось о том, как в Советском Союзе, в Ленинграде, зарождалось и развивалось движение новой музыки, как музыкантам, которые создали джазовый клуб, приходилось «дурить» администрацию, устраивать полуподпольные концерты, делать полуподпольные записи и переправлять всяческими хитроумными способами, минуя таможню, на Запад. В книге Александра Кана есть такая фраза: «Какова же была судьба этих лент? А вот об этом должен рассказать продюсер фирмы «Лео рекордс» Лео Фейгин». Вот этим я занялся в своих воспоминаниях.

Так возникла книга, которая называется «All that jazz». Кстати, переводится эта фраза «Вся эта суета, кутерьма, тусовка», то есть к джазу отношения не имеет.

— Вы издали диски многих советских и российских музыкантов... Как вы считаете, почему они не стали звездами мирового джаза? Ведь в джазе нет языкового барьера...

— Все шансы стать звездами мирового масштаба были у трио Ганелина. В любых совместных концертах они любили выступать первыми. Помню, был устроен их концерт вместе со знаменитым американским трубачом Тедом Керсоном. Он спросил их: «Ребята, вы как долго будете играть? Сколько у вас песен?» Ганелин говорит: «У нас вообще-то — одна». «О, одна, смотрите, у них одна песня!» — улыбнулся джазовый мэтр. Трио Ганелина вышло на сцену, сыграло эту самую «песню» — ровно на 45 минут, так они всегда играли. После трио Ганелина вообще играть было невозможно, оно «убило» несколько моих музыкантов, попытавшихся выйти во втором отделении. Все познается в сравнении. И когда Тед Керсон начал играть, зрители уже после первых трех минут начали покидать зал, а после пятнадцати минут ушло ползала. Знаменитость провалилась. Вот вам одна песня!

Несколько лет спустя я привел трио Ганелина в клуб Ронни Скотта, на экскурсию, там за столом просто сидел Тед Керсон. Он тут же встал и с таким почетом-уважением пожимал нам руки, рассказывая всем, что это те самые потрясающие музыканты. Они совершили победоносные турне по Европе, Америке, Канаде, и, когда казалось, что еще чуть-чуть — и джазовый мир у их ног, трио развалилось. Музыканты погрузились в личностные конфликты и не сумели подняться над всеми бытовыми распрями. Для меня это был удар, трагедия. Я до сих пор не сомневаюсь, что это была единственная группа, которая могла бы указать всему миру выход из тупика нового джаза. А по отдельности каждый из них троих остался просто хорошим музыкантом...

Идет жесткая борьба за выживание

— Если новая музыка и джаз в таком тупике, как же удается выживать вашей компании грамзаписи?

— Моей небольшой фирме уже тридцать лет, она выжила, в отличие от многих-многих мелких фирм, которые возникают каждый год, издают одну-две-три пластинки, и всё. Понимаете, у моей фирмы есть доброе имя, реноме. Поэтому я действительно получаю каждый день массу всяких записей. Нет никакой физической возможности их прослушать, поэтому я слушаю некоторые 15 секунд, некоторые — две минуты, некоторые — десять минут, и кое-какие записи слушаю до конца. А затем выбираю, с кем стоит работать.

Но ситуация с новой музыкой нынче очень тяжелая. Интернет практически погубил творческую музыку. По-своему Интернет очень хорош, и я понимаю молодых людей, которые хотят бесплатно скачивать попсу, рок. Но для новой музыки, у которой и так малюсенькая аудитория, которая держится на продаже каких-то тысячи дисков, — это в полном смысле трагедия. Тем не менее, несмотря на все трудности, с каждым годом все больше и больше музыкантов, которые стремятся создать что-то свое. Новой музыке уже 40 — 50 лет, и это явление, которое не зачеркнуть, — у этого явления есть свои традиции, своя школа или свои школы — голландская, русская, французская школа, я уж не говорю об американской. Конкуренция невероятная, борьба за выживание жестокая.

Для поп-музыки это не так уж и важно, ну подумаешь, кто-то там скачал песню-другую. Если поп-музыкант успешный, если его песни играются все время по радио — это не такая уж и большая беда. Но для новой музыки потеря каждого покупателя диска — трагедия.

Длинный список девушек, которые хотят с ним танцевать...

— У вас хорошая пенсия, налажен быт... Зачем вам вся эта морока с продвижением новой музыки?

— Это мой образ жизни. Мне никогда ничего не подносили на блюдечке с голубой каемочкой. Всю жизнь шла отчаянная борьба. Но борьба не за деньги, не за материальные блага, а за свободу творчества, самовыражения. Я и сейчас борюсь за это. К тому же у меня двое маленьких детей, которых мне нужно еще выучить, поднять. Мне 71, меня не обошли стороной болезни, но моему брату Фиме, который живет в Америке, 81, и ничего, продолжает заниматься культуризмом, он чемпион Чикаго по аргентинскому танго, и на стене его клуба висит длинный список девушек, что хотят танцевать с ним...

Беседовал Болеслав СОКОЛОВ, фото автора