Михаил Мессерер: Русский классический балет до сих пор лучший в мире

Два премьерных спектакля прошли довольно удачно, публика живо реагировала на сольные и ансамблевые танцы, щедро благодарила танцоров аплодисментами. В начале и в конце спектакля на экране была представлена афиша первого спектакля «Лауренсии» с портретом Вахтанга Чабукиани.

Два премьерных спектакля прошли довольно удачно, публика живо реагировала на сольные и ансамблевые танцы, щедро благодарила танцоров аплодисментами. В начале и в конце спектакля на экране была представлена афиша первого спектакля «Лауренсии» с портретом Вахтанга Чабукиани.

О том, почему было решено воссоздать старый спектакль, куда повезут «Лауренсию», как изменились фигуры балерин, и о прочих балетных тонкостях корреспонденту «Вечёрки» рассказал главный балетмейстер Михайловского  театра Михаил Мессерер.

Екатерина Борченко в роли Лауренсии.

Михаил Мессерер доволен отзывами о спектакле.

— Михаил Григорьевич, поздравляем вас с премьерой. В конце спектакля было столько аплодисментов, в вас чувствовалась гордость за танцоров...

— Да, было приятно, мы получили много хороших отзывов от людей, мнением которых я дорожу и которые видели оригинал. Среди них Борис Брегвадзе (он танцевал партию Фрондосо в очередь с самим Чабукиани), Сергей Викулов, Олег Соколов, Ольга Розанова, Борис Бланков. Конечно же, я не собирался создавать спектакль, сравнимый с великим балетом Чабукиани. Наш спектакль — дань памяти Чабукиани в год его столетия. Но мне было приятно, что мастера, которые могли сравнить эти спектакли, нас похвалили.

— Почему за год работы в Михайловском вы обращались не к современным постановкам, а к возобновлению старых спектаклей?

— Меня пригласили в этот театр на постановку «Лебединого озера», изначально выбор спектакля был не мой. Я предлагал, кстати, постановки западных современных хореографов (Джона Ноймайера, Матса Эка). Но меня попросили возобновить спектакль, который был создан в 1956 году в Большом театре.

А «Лауренсией» мы хотели силами нашей труппы отметить столетие Вахтанга Чабукиани. Но надо сказать, что когда я вернулся в Россию спустя 30 лет после отъезда, то подумал, что нужно не только привносить современное, в частности западное, но и заняться утерянным или почти забытым российским репертуаром. Была у меня идея восстановить «Пламя Парижа»... «Лауренсия» кроме всего — еще и интересный материал для моих танцовщиков, возможно, здесь во мне говорит педагог. Это спектакль для танцующих актеров! И лондонским зрителям этот балет будет интересно посмотреть: кроме Михайловского, он нигде не идет — ни на Западе, ни в России.

Если в «Лебедином озере» мы почти не отошли от текста 1956 года, то в «Лауренсии» позволили себе сократить музыку, постарались сделать спектакль для сегодняшнего зрителя. Воссоздать его, быть может, так, как Вахтанг Михайлович сделал бы его сегодня.

— Вы до сих пор считаете, что русский классический балет — лучший балет в мире?

— Безусловно. Важно, конечно, кто танцует. Русский репертуар понятнее и ближе именно русскому танцовщику, поэтому танцуют его прекрасно, учитывая высокую конкуренцию. Русская школа до сих пор находится под влиянием самого Мариуса Петипа, сочинившего почти всю «русскую классику».

— Наверняка фигуры танцовщиков прошлых лет, воспоминаниями о которых вы дорожите, сильно изменились? Сейчас есть регламент веса, роста?

— Нет, сегодня признаются балерины и высокие, и небольшого роста, главное, чтобы они хорошо танцевали. Другое дело, что для высокой балерины надо найти соответствующего партнера! С высокими мужчинами проблемы во всех труппах мира. Ведь нужно не просто быть высоким, но еще и двигаться легко...

— Легче балерины все-таки становятся?

— (Улыбается.) С возрастом?.. Дело в том, что за последние десятилетия качество танца изменилось, сегодня эстетика иная. Если раньше танцовщицы и танцовщики думали о том, чтобы покорить зрителя глубиной создаваемых образов, и делали это не только ногами, но и глазами, руками, то современные балетные исполнители эти навыки частично утратили, зато приобрели более точные позиции с точки зрения балетного канона. Они и впрямь стали более худыми, порой напоминают девушек на соревнованиях по художественной гимнастике. Балет много взял от спорта, в этом нет ничего плохого, если это не происходит за счет потери выразительности.

— У вас совершенно потрясающая семья, так много известных родственников — и Белла Ахмадулина, и Майя Плисецкая... Вы ощущаете какую-то невидимую поддержку, исходящую от них, или, наоборот, конкуренцию?

— Сейчас «иных уж нет, а те далече». Но поддержку я ощущаю, иногда думаю: «Интересно, что сказал бы мой дядя, балетмейстер Асаф Мессерер, или моя мама (балерина Суламифь Мессерер. — Прим. ред.). К счастью, живы мои двоюродные братья, я часто звоню по телефону своим кузенам, радуюсь их успехам (среди них тоже творческие люди), мы встречаемся в Москве, в Питере или в Лондоне, иногда я приезжаю к ним — в Швейцарию, в Нью-Йорк. Последний здравствующий мой дядя — Александр — в свои 93 года продолжает бегать по Москве, помогать всем своим родным, как всю жизнь помогал, дай бог ему дальнейших сил.

Ахмадулина — супруга моего двоюродного брата, замечательного театрального художника Бориса Мессерера, а Майя Плисецкая — моя двоюродная сестра. К моему величайшему сожалению, Майя и Борис сильно старше меня, поэтому такой близкой связи, какая может существовать между братьями и сестрами, у нас нет.

— У вас дети подрастают. вы еще не отдали их в балет?

— Дочка раз в неделю ходит в лондонскую Королевскую балетную школу, а сын еще в балет не ходит — ему только 20 месяцев… Но музыку он уже любит слушать. То, что слышит, — сразу же поет, причем довольно точно повторяет.

Беседовала Антонина РОСТОВСКАЯ

Фотографии предоставлены пресс-службой Михайловского театра