Наталья МАКАРОВА: Мою Джульетту сочли слишком эротичной

Звезда балета рассказала о своих кумирах в искусстве, великих партнерах и о том, почему когда-то осталась на западе

Звезда балета рассказала о своих кумирах в искусстве, великих партнерах и о том, почему когда-то осталась на западе  

Наталья МАКАРОВА: Лучшей сценой для меня всегда будет Мариинка.В Петербурге завершился балетный фестиваль «Dance Open». Одним из центральных его событий стал приезд мировой звезды
Корреспондент «ВП» Дмитрий Соловьев встретился с балериной, чтобы поговорить с ней не только о фестивале, но и о том, почему она когда-то осталась на Западе, о хореографах и партнерах, о спектаклях Виктюка и о фильме «Черный лебедь».

 Чувствовала невостребованность

— Наталья Романовна, вы приехали в наш город по приятному поводу — возглавить жюри X балетного фестиваля «Dance Open». Какие события произвели на вас впечатление?

— Весь фестиваль интересен. Но для меня был особенно приятным вечер-презентация моей книги «Биография в танце». В 1978 году, во время беременности, я ее написала, Геннадий Шмаков перевел на английский язык. Вышла книга в 1979 году. Имела успех. Но там получился не совсем мой личный текст, а перевод, и я решила по прошествии лет многое добавить, переписать какие-то фрагменты и издать в Москве на русском языке. Тех книг, которые я принесла на презентацию, всем желающим не хватило, многие обиделись. Но что я могу сделать? Тиража в 1500 экземпляров уже практически нет. Рука моя устала подписывать экземпляры, но главное — выступали мои любимые партнеры: Никита Долгушин, мой первый и неповторимый, Сергей Викулов — самый романтичный, стихи читал. Вел вечер Александр Белинский. Показывали фильм обо мне, снятый Галиной Мшанской. Было очень приятно, тепло.

— Но ведь и в советское время вас очень любили, вы танцевали лучшие партии, вас награждали. Почему же вы решили покинуть этот «рай»?

— Да, роли были, но я не чувствовала полной востребованности. Я могла в тысячу раз больше, чем делала. Инициатива не приветствовалась, все новое гасилось на корню. Было жуткое идеологическое давление, хотя я всегда была независимой и на собрания не ходила, за что получала выговоры. Меня это не волновало. В интригах я не участвовала — ну не умею я этим заниматься!

— Вы ведь танцевали под руководством самого Якобсона…

— Да, эти воспоминания очень ярки для меня. Это гениальный хореограф, и очень жаль, что в то время нельзя было заснять его спектакли хотя бы на видеопленку. Поэтому сейчас так важно, чтобы его наследие не пропало. Слишком мало осталось нас, тех, которые работали с ним лично и могут воспроизвести фрагменты его спектаклей, методы работы. Это уникальные ценности.

— Не интересовались, что происходит с труппой его имени сейчас?

— Знаю только, что главой труппы недавно был назначен Андриан Фадеев, но по сути он еще к работе не приступил, поэтому говорить о чем-то рано, а сплетни, как вы знаете, я игнорирую. От себя могу сказать, что в 2007 году приглашала его в Китай танцевать в «Зигфриде». Так получилось, что не хватало достойных партнеров, и в этой ситуации он прекрасно себя проявил. Каким он будет руководителем, пока не знаю, но желаю ему всяческих успехов.

Мою Джульетту сочли слишком эротичной

— Вы пытались как-то бороться с системой?

— Трудно было бороться, когда ставились, например, такие балеты — «Россия» входит в порт» или «Далекая планета» — о наших космических достижениях. Мне же хотелось попробовать разные стили, поработать с разными хореографами. Одного Якобсона было мало. Работала с Сергеевым, но хорошим хореографом его не считала. В свободное время мы с потрясающим партнером Алексидзе под руководством Захарова репетировали миниатюры. Эта работа меня вдохновляла, но и этого было мало. Игорь Чернышев (к сожалению, его уже нет с нами) поставил вне плана спектакль на музыку Берлиоза: я — Джульетта, Вадим Гуляев — Ромео, Михаил Барышников — Меркуцио. Но худсовет зарубил: слишком эротично, по-декадентски. Сергеев назвал «Декадентские арабески». Тогда с этим боролись, и с эротикой — в первую очередь. Мне все это порядком надоело.

— И вы решили во время гастролей остаться на Западе?

— Нет, если бы я все продумала заранее, ничего бы точно не получилось. Все произошло спонтанно.

— Как же вам это удалось? Ведь в каждой труппе на гастролях обязательно находился «дядя Вася», представитель КГБ, который не сводил с каждого артиста глаз?

— У нас таких «дядь Вась» было несколько. Одного я, кстати, недавно встретила в России, и он сам напомнил: «Мы с вами в Лондон ездили». К счастью, он из-за меня не пострадал. Но тогда, в последний мой вечер в Британии, я отправилась к своим английским друзьям.

— И вам разрешили самостоятельно передвигаться по Лондону?

— А я никому ничего не сказала, всегда вела себя независимо. И потом, я думала — просто посижу у друзей и вернусь. Идеи оставаться не было. Меня уговорили друзья.

— Они тоже имели отношение к балету?

— Нет, они просто невероятно ценили мое творчество и страстно хотели, чтобы я полностью раскрылась как балерина. В 1970 году мне было уже тридцать, и они внушили мне, что это последний шанс. Действительно, оглядываясь назад, я понимаю, что было самое время. Если бы сделала это раньше, была бы еще неопытной, недозревшей, если бы позже — могло оказаться слишком поздно. Вот и произошло то, что произошло.
В сфере искусства много поверхностного

— Когда теперь приезжаете в Россию, вам не кажется, что здесь есть все то, о чем вы когда-то мечтали?

— Изменения, конечно, колоссальные, глубинные, и лично мне трудно судить, что на самом деле происходит сейчас в России в сфере искусства. То, что вижу я, — здесь слишком много несерьезного, нет углубленности, многое делается на скорую руку, без длительной подготовки. А поскольку для меня всегда на первом месте было понятие профессионализма, скажу вам честно: я не была бы удовлетворена. Мне все-таки кажется, что в 1970-м мне хотелось чего-то другого.

— Вы часто говорите о профессионализме. Кто для вас образец?

— Мой кумир — Галина Уланова. Мы подружились, к сожалению, поздно, в конце ее жизни. Но такой духовной близости у меня не было ни с одной балериной.

— А Наталия Дудинская? Ведь именно она была вашим репетитором в Мариинском театре?

— Великая Дудинская — несколько иное. Ее конек — высочайшая техника. Это типичная балерина-виртуоз, которых в то время было невероятно мало. Последняя ученица Вагановой, она обладала уникальным техническим багажом, который щедро передавала молодым. А вот в плане артистизма я больше работала с Татьяной Вечесловой. У них были какие-то столкновения, споры, но я никогда в них не вникала.

— Какие новые тенденции в балетном искусстве улавливаете сейчас?

— Могу сказать, что ничего принципиально нового не наблюдаю. Значительных хореографов можно пересчитать по пальцам: Эк, Форсайт, Ратманский, Уилдон, Ноймайер.

— Но вы ведь работали с такими корифеями, как Роббинс, Пети, Бежар. Расскажите немного о них…

— Джером Роббинс — поэт танца, мыслит образами, хореограф от бога, Ролан Пети — совсем другая история. Талант, эрудит. Француз — и этим многое сказано. Морис Бежар — более чем хореограф. Театральный человек, необыкновенная эрудиция. Невозможно было не утонуть в его огромных синих глазах.

— А партнеры? Ваши соотечественники за рубежом — Нуреев, Барышников?

— Нуреев остался на Западе еще в 60-х. Я всегда его называла Руди, что говорит о моем к нему отношении. Человек страстей, неуправляемый. Миша остался после гастролей в 1974-м. Барышников — артист, гениальный танцовщик. На сцене всегда был контактным. Ну а про жизнь мы сегодня говорить не будем.

— Вам даже удалось соприкоснуться с творчеством такого мастера мюзиклов, как Ричард Роджерс...

— Да, за спектакль на Бродвее «На пуантах» на его музыку я получила семь разных наград, одна из которых — самая дорогая — театральная премия «Тони» лучшей актрисе мюзикла. Было это в 1983-м.

— У вас был еще и российский театральный опыт — «Двое на качелях» в постановке Романа Виктюка. Как возник такой союз?

— Я сама о нем попросила. Решила, что играла на английском многих авторов — Бернарда Шоу, Ноэла Коуарда, Жака Дюваля. А на русском такого опыта не было. Захотелось сыграть у Виктюка. Его основная черта, помимо таланта, невероятное обаяние.

— Вам знаком такой термин, как stage fright (волнение перед выходом на сцену)?

— Да, конечно, и с годами волнение увеличивается. Зато когда выходишь на сцену, забываешь обо всем.

«Черный лебедь» к балету не имеет отношения

— В связи с этим — вопрос о нашумевшем фильме «Черный лебедь». Удалось ли им передать атмосферу, царящую на сцене и за ее пределами?

— Это чудесный триллер, ужастик, но к балету он не имеет никакого отношения. Балет здесь — эффектный бэкграунд, не более того. Моего сына, зная, что я балерина, атаковали вопросами, так ли все на самом деле. Конечно же, нет.

— Вы упомянули о сыне. Расскажите о нем…

— Андре — как говорят на Западе, «ренессансмен», его интересы очень широки, занимается многим, в основном — финансовым «инвестментом», маркетингом. Кроме того, прекрасно разбирается в искусстве, увлекается айкидо, имеет черный пояс.

— Хорошие у вас отношения?

— Стучу по дереву.

— Последний вопрос: вы выступали на лучших сценах мира. Какая из них была самой лучшей для вас?

— И все-таки Мариинка. Здесь я делала первые шаги, меня научили всему тому, что дало мне возможность выжить в другом мире. И я никогда этого не забуду.

Дмитрий Соловьев
Фото Интерпресс

В Мой Мир

Опубликовать