Неужели я настоящий...

15 января исполнилось 120 лет со дня рождения Осипа Мандельштама. Наши корреспонденты прошли по местам, связанным с именем поэта

Обитавший, как это свойственно поэтам, в запредельных сферах, в обычной жизни он был лишен чувства опасности и инстинкта самосохранения. За это — поплатился. Век-волкодав ломал хребет и людям покрепче, чем поэт с ландышем в петлице. Осип Мандельштам сгинул в сталинском лагере, разделив судьбу миллионов своих сограждан. Долгие годы его имя и его стихи старались предать забвению. Из этого ничего не вышло.
В Петербурге даже дома и улицы хранят память об Осипе Мандельштаме.

Тенишевское училище (Моховая, 33 — 35)

Один из главных адресов, который нельзя обойти, если хочешь понять что-то о жизни и творчестве поэта. Сейчас в этом великолепном здании находится Театральная академия. Красивые, живые, нервные молодые люди, которые курят, что-то бурно обсуждают, смеются возле входа, — это будущие актеры и режиссеры.
На здании нет никаких мемориальных досок, но все знают, что в начале прошлого века здесь было Тенишевское училище.
Наверное, стихи Осипа Мандельштама были бы совсем другими, не окончи он именно это училище, основанное на средства князя Тенишева. Нет, они были бы не менее талантливы, но вряд ли в них так непостижимо уживалось бы иррациональное начало, это его знаменитое «гениальное бормотание», сквозь которое порой прорывались пророчества и прекрасная классическая ясность, идущая от гомеровского гекзаметра и меди торжественной латыни. Но они не были бы так насыщены образами, охватывающими всю мировую культуру. Согласитесь, ведь для того, чтобы до конца понять стихи Мандельштама, нужно быть образованным человеком. К примеру, знать, что означают все эти «блаженные слова» — «Ленор. Соломинка. Лигейя. Серафита», понимать, какой смысл скрывается за «списком кораблей», прочтенным только до середины…
Вспоминая о своих однокашниках, Мандельштам пишет: «А все-таки в Тенишевском были хорошие мальчики. Из того же мяса, из той же кости, что дети на портретах Серова. Маленькие аскеты, монахи в детском своем монастыре».
С Тенишевским связан еще один эпизод — уже из взрослой жизни Мандельштама. В 1914 году, когда привычный мир вдруг взорвался и разлетелся на куски, в Петрограде устраивались вечера в пользу раненых. Вместе с Блоком, Ахматовой, Есениным Мандельштам выступал в Тенишевском и Петровском училищах. Не всегда эти вечера проходили удачно. Именно здесь Мандельштам крикнул однажды со сцены в зал «свиньи!» и разрыдался. Публика в тот вечер попалась особенно тупая и отреагировала смешками и улюлюканьем на его потрясающее стихотворение «Я опоздал на празднество Расина».

Мальчик с ландышем в петлице (Таврическая, 35)

Если идти по следам почти любого поэта Серебряного века, не миновать «Башню» Вячеслава Иванова (Таврическая, 35). Не избежать визита в этот дом и нам. Потому что здесь произошло важное для Мандельштама событие — он познакомился с Анной Ахматовой.
Другой адрес, с которым связаны почти все поэты начала XX века, — площадь Искусств, дом 5.
Для Мандельштама оба эти адреса означали одно: Анна Ахматова. «Тогда он был худощавым мальчиком с ландышем в петлице, с высоко закинутой головой, с ресницами в полщеки», — пишет Ахматова.
Ахматова не отреклась от него даже в те годы, когда он попал в опалу, более того — навещала его в первой ссылке в Воронеже. С «Бродячей собакой» связано знаменитое стихотворение Мандельштама, посвященное Ахматовой, — про «ложноклассическую шаль»: «Вполоборота, о, печаль, на равнодушных поглядела», написанное в январе 1914 года. Вот что рассказывает Ахматова: «Я стояла на эстраде и с кем-то разговаривала. Несколько человек из зала стали просить меня почитать стихи.
Не меняя позы, я что-то прочла. Подошел Осип: «Как вы стояли, как вы читали» и еще что-то про «шаль». Так возникло «Вполоборота, о, печаль...»

Купцам Елисеевым в последнее время не везет (Невский, 15)

«Вспоминаю я, сколько раз я замерзал в разных городах за последние четыре года: и замерзание в Петербурге, возвращение с обледенелым пайком в руках в комнату Дома искусств, жгучие железные перила черной лестницы, без перчаток, никак до них не доберешься, чудом поднимаешься на свой этаж, грохнешь паек на столик в кухоньку, к старушонке, понемногу оттаять, прийти в чувство.
Жили мы в убогой роскоши Дома искусств, в Елисеевском доме, что выходит на Морскую, Невский и на Мойку, поэты, художники, ученые, странной семьей, полупомешанные на пайках, одичалые и сонные. Не за что было нас кормить государству, и ничего мы не делали» (из повести «Египетская марка»).
Когда ваш корреспондент гуляла по мандельштамовским местам, как раз в очередной раз выпал снег и, если по Невскому, посыпанному солью, еще можно было пройти, то осмотреть бывший Дом искусств со стороны  набережной Мойки или Большой Морской было затруднительно: на тротуарах лежал мокрый снег вперемешку с глыбами льда.
Очень утешили строки из «Египетской марки». Мандельштам вспоминает, как поступило распоряжение убирать снег в адрес обитателей Дома искусств, и единственной, кто внял призыву, была Мариэтта Шагинян, храбро вышедшая во двор с лопатой.
В советское время в этом огромном доме, полукругом выдававшемся на Невский и улицу Герцена (ныне Б. Морская), располагался кинотеатр «Баррикада», который хочется вспомнить добрым словом. Именно здесь даже в советские годы показывали прекрасные фильмы. Корреспондент «ВП», например, именно здесь видела в начале 80-х и «Семейный портрет в интерьере» Висконти, и «Скромное обаяние буржуазии» Бунюэля.
А потом началась перестройка, и знаменитый дом, отразившийся во множестве воспоминаний, описанный в книге Ольги Форш «Сумасшедший корабль», стал одной из первых жертв эпохи варварства. Сначала в нем открыли казино. Затем, как водится, началась реконструкция, призванная превратить его в «VIP-отель». Долгое время он стоял, скрытый синим заборчиком и растяжкой с написанным аршинными буквами издевательским слоганом «Желания исполняются». Только не желания защитников города, бурно протестовавших против варварской реконструкции дома. Их никто не слушал. Купцам Елисеевым вообще как-то не везет в последнее время в Петербурге.

Сирень в обмороке (Дворцовая наб., 34, Эрмитаж)

Перейдем на другую сторону Невского, войдем под Арку Главного штаба и полюбуемся барочным фасадом Зимнего дворца. Сегодня он выкрашен в зеленый цвет, колонны — белые, капители — золотые.
Известно, что Мандельштам бывал в Эрмитаже особенно часто — в студенческие годы, когда учился в Университете на историко-философском факультете. Тогда дворец выглядел совсем иначе: еще в начале царствования Николая Второго он был выкрашен в темно-красный цвет, напоминающий цвет запекшейся крови и вызывающий тревожное чувство. Кто знает, свершился бы штурм Зимнего, будь он тогда не полыхающим красным, а успокаивающим зеленым?
С Эрмитажем некоторые исследователи творчества поэта связывают его знаменитое стихотворение «Художник нам изобразил глубокий обморок сирени» (1932). Что за сирень вдохновила его? Мрачная, сумеречная, темно-лиловая сирень Врубеля? Оптимистическая сирень Петра Кончаловского? Или призрачная «Сирень» Клода Моне, которую он мог видеть в Музее изобразительных искусств им. Пушкина в Москве? Нет, это скорее всего хранящаяся в Эрмитаже «Сирень» Ван Гога (1889).

Persona non grata…

Впервые он почувствовал себя чужим в своем родном городе в 1930 году. Приехав с женой Надеждой из Армении, он остановился у брата Евгения на Васильевском и стал хлопотать о получении квартиры. Ему отказали, намекнув, что в Ленинграде ему жить скорее всего не разрешат. Именно тогда и возникли эти трагические стихи, которые потом переиначила на свой вкус знаменитая певица: «Я вернулся в мой город, знакомый до слез». В отличие от эстрадной дивы поэт знал, кого найдет по сохранившимся в памяти дорогим адресам и кого не увидит больше на земле никогда, знал, и каких гостей ждать по ночам «шевеля кандалами цепочек дверных».

…и persona grata (Михайловская, Гранд-отель «Европа»)

В 1933 году Мандельштам побывал в Ленинграде, где были устроены два его вечера. Ахматова пишет об этом в своих воспоминаниях: «В Ленинграде его встречали как великого поэта, persona grata, и к нему в «Европейскую» гостиницу на поклон пошел весь литературный Ленинград (Тынянов, Эйхенбаум, Гуковский), и его приезд и вечера были событием, о котором вспоминали много лет».
Потом… Потом появилось стихотворение о Сталине, за которым последовали арест и ссылка в Чердынь, затем в Воронеж и в конце крестного пути — лагерь под Владивостоком, где поэт с ландышем в петлице пополнил число жертв сталинского режима. Он умер 27 декабря 1938 года.
«Неужели я настоящий  и действительно смерть придет?»

«Я тяжкую память твою берегу, Дичок, медвежонок, Миньона…»

Известно, что в жизни Осипа Мандельштама было несколько женщин, в которых он был страстно влюблен и которые вдохновляли его на стихи. Меньше всего мы знаем о странном, мучительном романе поэта с Ольгой Ваксель, которую впоследствии Надежда Мандельштам в своих мемуарах назвала «беззащитной принцессой из волшебной сказки, потерявшейся в этом мире». О петербургских адресах, связанных с этой рано (и добровольно) ушедшей из жизни женщиной, мы попросили рассказать Александра ЛАСКИНА, доктора культурологии, автора посвященной ей книги «Ангел, летящий на велосипеде».
— Этих адресов несколько. Институт благородных девиц на Фонтанке, 36 (ныне здесь читальный зал Публичной библиотеки). Тут училась Ольга Ваксель, и сюда к ней приходил Мандельштам. Ей было пятнадцать, и, разумеется, ни о каком романе речи еще не было.
Затем квартира ее матери на Таврической, 34. Это была особенная квартира — добровольно превращенная в коммунальную. Хозяйка, композитор Юлия Федоровна Львова, позволила вселиться сюда бездомным теософам. Она решила «уплотниться» сама, а не ждать, когда об этом позаботится государство. Помимо теософии обитателей квартиры связывала такая тайна: они были уверены, что первую свою жизнь прожили в Древнем Египте.
Третий адрес — гостиница «Англетер». Судя по воспоминаниям Ольги, Мандельштам снял здесь номер в те дни зимы 1925 года, когда роман достиг своего пика. Вот почему в стихах упомянут Исаакий: окна этого номера выходили на площадь. Кстати, в другом его стихотворении присутствуют «пожар» и «меблированный шар». Рифма имеет не только метафорический, но буквальный смысл, связанный с историей гостиницы: бывший хозяин этого дома руководил пожарным кружком. Слово «меблированный» отсылает нас к тому времени, когда в этом здании находился доходный дом с коридорной системой…
— В своей книге «Ангел, летящий на велосипеде» (СПб, 2002; М., 2008), посвященной Ольге Ваксель и ее отношениям с поэтом, вы раскрываете много тайн. Сейчас в издательстве РГГУ готовится к изданию книга воспоминаний Ольги Ваксель под редакцией П. Нерлера и вашей. Есть там какие-то открытия? 
 — Работа исследователя — это путь вглубь и вширь. Путь вглубь — путь в подтексты лирики. Вширь — предполагает изучение огромного биографического материала. Почти все, что я знаю о Ваксель, я узнал от ее покойного сына — Арсения Смольевского. Этот удивительный человек не очень подробно интересовался настоящим, но зато был неизменно сосредоточен на прошлом. Все важные события для него были связаны с детством. И все же дата разрыва Ваксель и Мандельштама обнаружилась в стихах. Подобно иголке в Кощеевом яйце, она спрятана в стихотворении «Сегодня ночью, не солгу…», примыкающем к циклу стихов, посвященных Ваксель. Вспомним народное суеверие, которое гласит, что 14 апреля, в день Марьи Египетской, принято устраивать розыгрыши: «В этот день не солгать, — говорится в народе, — когда же время после этого выберешь!» Следовательно, 14 апреля 1925 года. Или где-то близко от этой даты. Кстати, биографические свидетельства эту догадку подтверждают.

Зинаида АРСЕНЬЕВА, фото Натальи ЧАЙКИ

В Мой Мир

Опубликовать