Петербургское «Время женщин» одержало победу

С лауреатом «Русского Букера» этого года Еленой Чижовой беседует корреспондент «ВП» Елена Елагина.

С лауреатом «Русского Букера» этого года Еленой Чижовой беседует  корреспондент «ВП» Елена Елагина.

Все ленинградцы — и выжившие, и погибшие — принадлежат истории

— Елена, во-первых, поздравляю от имени всех читателей нашей газеты с победой! Но вы в «Русском Букере» отнюдь не новичок. Уже третий раз оказались в коротком списке. А какой из ваших трех романов-финалистов вам самой кажется наиболее удачным?

— Мне трудно судить о том, какой из моих романов самый удачный, — это вопрос скорее к читателям. У читателей могут быть свои предпочтения. Я даже не могу сказать, который из всех моих романов  — самый петербургский: наш город и наша история всегда были для меня важнейшими темами. Так что пусть читатели выбирают сами.

— Кого из финальной шестерки вы считали главными соперниками и почему?

— В этом году короткий список «Букера» был очень сильным. Кроме того, все романы, в него вошедшие, обращены к советской истории — для меня это очень важно. Думаю, мы и так весьма запоздали с «исторической темой» — осмыслением нашего недавнего прошлого. С моей точки зрения, все мои соперники были главными. Все зависело от решения жюри.

— Название вашего романа-призера, как нынче принято говорить, знаковое — «Время женщин». И героини там в самом деле женщины. А почему выбрали именно ту эпоху — время советских коммуналок? Потому, что многим петербуржцам эта тема особенно близка?

— Мне кажется, вы сами ответили на свой вопрос. Ведь я тоже коренная петербурженка. Моя прабабушка родилась в Петербурге. Ее муж погиб в Первую мировую. Все мои родные были в блокаде. Мамины младшие братья умерли, мамина мама надорвалась на тяжелых работах и умерла вскоре после войны. Мой дед погиб на Синявинских болотах — мы до сих пор не знаем, где он похоронен и похоронен ли вообще. Мой отец прошел всю войну от Ленинграда до Вены. То есть я хочу сказать, что XX век прошелся по нашей семье тяжелым катком. В романе речь идет о начале шестидесятых, времени моего детства, когда я, слушая разговоры мамы и прабабушки о войне и блокаде, приобщалась к нашей общей трагической истории, — эти разговоры во многом определили мою жизнь. Еще тогда, в детстве, у меня появилось ощущение, которое в те годы я, конечно, не формулировала: все ленинградцы — и выжившие, и погибшие — принадлежат Большой Истории, а значит, и я, родившаяся в этом городе, ей тоже принадлежу. Что касается эпохи коммуналок, то дело, конечно, не только в тяготах жизни, а скорее в разном потенциале человеческих душ, ведь — позвольте мне процитировать слова одной из моих героинь, — «жизнь устанавливается не по смыслу, а по уровню людских душ».

Думаю, что главный результат истории прошедшего века как раз и заключается в том, что мы потеряли этот уровень. И теперь пожинаем плоды.

На место страха пришло историческое беспамятство

— О чем особенно хотелось поговорить во «Времени женщин»?

— Для меня история, рассказанная во «Времени женщин», — это не бытовая история ленинградской коммуналки. Начиная этот роман, я думала об исторической памяти: как она рождается и передается из поколения в поколение, особенно у нас, в нашей онемевшей от Страха стране. Я не случайно пишу это слово с прописной буквы. Пришедший век — это время тотального страха, который терзал людей. Люди привыкли молчать. Везде — и на работе, и дома, потому что любое неосторожное слово могло принести гибель. Несколько поколений детей выросли в этом страхе. В моем романе тоже все боятся, правда, ведут себя по-разному, сообразно своим собственным представлениям о правде и кривде, о добре и зле. Моим старушкам, воспитывающим маленькую девочку, тоже знаком этот страх. Если они и позволяют себе какие-то опасные слова, то лишь потому, что она не умеет говорить, а значит, не сможет проговориться. И тем не менее они все время думают и говорят о прошлом, которое отняло у них всех родных. И тут возникает очень страшный вопрос. Казалось бы, в наше время никто так не боится. То есть, кажется, этот Страх ушел. Но на его место пришло историческое беспамятство. А это, по моему глубокому убеждению, не менее страшно.

Главное для меня — найти болевые точки жизни

— Ваш соперник по «Букеру», получивший «Большую книгу», — Леонид Юзефович сказал, что самым полным образом отобразить время сейчас способен только роман. Согласны с этим? На ваш взгляд, это потребность самой жизни или издатели навязывают писателям большую форму как наиболее коммерчески успешную?

— Начну с последнего. Вряд ли издатели могут нам что-то навязать. Я имею в виду ту область литературы, в которой работают авторы некоммерческих романов. А «Букер» имеет дело именно с такими писателями. Теперь о романе. Роман — это в конце концов форма. Конечно, она дает много возможностей выстроить некую последовательность событий, однако важнее в данном случае все-таки содержание. Думаю, что образ времени можно дать и в рассказе — все зависит от мастерства автора, от того, насколько глубоко он готов заглянуть в прошлое и, главное, его осмыслить.

— Что вам нравится в современной прозе, а чего, на ваш взгляд, в ней не хватает? Что предпочитаете читать?

—  Современная проза очень разная. О конкретных именах я говорить не буду, поскольку это требует долгих рассуждений. Так же долго можно говорить и о том, кому и чего хватает или не хватает. Скажу лишь, что мне близки те прозаические произведения, в которых я нахожу не «игры в лего», то есть не голые конструкции, более или менее удачно собранные, а чувствую боль времени, которая мучает автора, а значит, передается и читателю. Таким бесспорным автором для меня стал турецкий писатель лауреат Нобелевской премии Орхан Памук. О его творчестве я написала статью, которая вскоре выйдет. Замечательный писатель и очень важный именно для России — я советую всем его прочесть.

Не думаю, что литература вмешивается в жизнь

— Современная публицистика буквально вопит об упадке нравственности. А литература? Может ли она и, главное, хочет ли вмешиваться в жизнь?

— Реальность — это не предметы, которые нас окружают, а в первую очередь наши попытки осмысления. Так что и создавая свой собственный космос, писатель все равно окажется не вовне, а внутри него. Что касается нравственности, ее критерии давным-давно заданы. Наше дело — следовать им или игнорировать, то есть делать выбор, за который рано или поздно придется отвечать. Я не думаю, что литература способна вмешиваться в жизнь, задавая жизни какие бы то ни было критерии. Скорее жизнь вмешивается в литературу и многое в ней определяет.

— Традиционный вопрос: что замышляете?

— Сейчас я пишу новый роман, в котором действие происходит в начале 1990-х. То есть пытаюсь осмыслить то время, которое все мы помним. Хочу понять, из чего оно выросло и в какую сторону пошло.

Досье

Елена Семеновна Чижова — прозаик, переводчик, эссеист. Главный редактор международного журнала «Всемирное слово» (Санкт-Петербург), директор Санкт-Петербургского русского ПЕН-клуба.
Елена Чижова — автор романов «Крошки Цахес» (2000), «Лавра» (2002), «Преступница» (2004), «Время женщин» (2009), публиковавшихся в журнале «Звезда».
Романы «Лавра» и «Преступница» — финалисты премии «Русский Букер» в 2003 и 2005 годах.
3 декабря 2009 года Елена Чижова стала лауреатом премии «Русский Букер» за роман «Время женщин».

Фото Натальи ЧАЙКИ