Смольный собор: загадка возрастом в 175 лет

Судьба Воскресенского Смольного собора — судьба двойственная. И как всякое противоречивое создание, он привлекает к себе особое внимание. Это собор — но со странной судьбой.

Судьба Воскресенского Смольного собора — судьба двойственная. И как всякое противоречивое создание, он привлекает к себе особое внимание. Это собор — но со странной судьбой. Его строительство (по приказу императрицы Елизаветы) заняло целых 87 лет. Не прошло и ста лет его жизни, как в 1931 году собор был закрыт и превращен в концертно-выставочный зал. Таковым он остается и по сей день. Богослужения тут начали проводить только в апреле нынешнего года. И собор привычен к другой роли: внутри он даже не напоминает храм, хотя снаружи остается одной из красивейших церквей Петербурга.

Смольный собор.

30 сентября, проходя по площади Растрелли, можно было увидеть огромные двери Смольного собора широко распахнутыми. И даже заглянуть внутрь. Тут праздновалось 175-летие с момента окончания строительства и освящения собора. Юбилей почтили выставкой «Высочайше повелеваю» — название сразу отсылает к монаршей воле императрицы Елисавет. Выставлены экспонаты двух десятков российских музеев, в числе которых Эрмитаж и Русский музей: чертежи Растрелли и Стасова, документы, картины — и даже результаты археологических раскопок на территории собора. Курительные трубки и винные бутылки — даже вполне целые.

Уникальность и деликатность

Смольный — как филиал музея-памятника «Исаакиевский собор» — принял поздравления от своего директора Николая Бурова. Директор, что характерно, тоже напомнил о неоднозначной судьбе храма:

— По-настоящему мы сегодня могли бы претендовать на то, чтобы открыть единственный в мире музей, который мог бы называться «первое атомное бомбоубежище в мире». Здесь было бомбоубежище Жданова, которое первое в мире было оборудовано по всем нормам противоатомной защиты.

После громогласной речи Николая Бурова, раскатисто прозвучавшей под сводами, трудно было добавить что-то существенное. Председатель комитета по культуре Антон Губанков все же предложил публике по своему обыкновению некоторые лирические размышления к случаю:

— Николай Витальевич передал мне слово, и у меня сразу мурашки побежали. Как-то ответственней относишься к тому, что скажешь. Я ехал сюда и думал о том, с какими понятиями у меня ассоциируется Смольный собор. Их два: это «уникальность» и «деликатность». Этими свойствами собор обязан коллективу, который тут работает. Я хочу поздравить весь этот коллектив. Мы в правительстве прекрасно понимаем, что непросто ухаживать за таким памятником, и понимаем, как сложно проводить деликатную политику в нынешней непростой ситуации. Мы все знаем о сложном диалоге с Русской православной церковью. Действовать так
деликатно, как вы, — это дорогого стоит.

Антон Губанков здесь не менее деликатно намекнул на конфликт руководства музея с церковью, который перед юбилеем разгорелся в очередной раз. РПЦ обвиняет начальников храма-музея в сдаче помещения в аренду для проведения банкетов, концертов и неподобающих торжеств, а также в нежелании возвращать храм церкви. (Между тем 1 октября Божественная литургия была отслужена в центральном приделе собора. Митрополит Владимир в послании пожелал, чтоб исполнилось предназначение собора — быть храмом славы Божией, а Николай Буров скромно заявил, что дело музейщиков — реставрировать, поддерживать, сохранять, а дело церкви — возвратить им духовную составляющую.)

Смолянки и Пандолфы

Глубоко задумавшись о сакральном и профанном, я вдруг заметил барышень в старинных платьях. Одни держали арфы, у других, кажется, были крылышки за спиной. Третьи были похожи на испанских фрейлин с картины Веласкеса «Менины». Что это здесь делает мадридский двор? — удивился я.

— Кто вы?

— Мы — смолянки. Мы здесь живем и учимся. Вот я — Наталья Борщова. Золотая медалистка, между прочим. Фрейлина великой княгини Марии Феодоровны, кавалерственная дама ордена Св. Екатерины. А если серьезно — это копия ее платья с портрета кисти Дмитрия Левицкого, он сейчас в Русском музее. Левицкий написал серию портретов воспитанниц Смольного по заказу Екатерины II. Это не повседневное ее платье, а костюм Пандолфы из постановки оперы «Служанка-госпожа».

Барышни в костюмах смолянок очень оживляли мероприятие.

— Подождите, постойте. Борщова... Пандолфа... Кто же вы на самом деле?

— Татьяна Чащина. Я оформляла выставку. Делала все репродукции для нее. Я здесь работала подряд недели две, с утра и до ночи. Но это оказалось очень приятно. Приходишь, например, в воскресенье в собор — а тут кто-то играет на органе. Мы думали — органист репетирует. Оказалось — теплотехник местный. Такие вот здесь люди работают!

А еще мне и моим подругам выпала честь на открытии побыть смолянками. Я сейчас  чуть не упала в обморок. Корсет настолько тугой — я этого не ожидала. Зато тут есть потайные карманы!

Мое и еще два платья — всего за месяц сшила моя знакомая Светлана Бушуева, дизайнер. Они сделаны по историческим выкройкам. Мое — театральное, а два других — повседневные. Вообще воспитанницы института носили разные платья — по возрастам. У младших были платья кофейного цвета. Потом девушка получала платье синего цвета, потом — голубого, а самые старшие ходили в белом.

Благородные девицы — с этими словами ассоциируется что-то чинное, чопорное и затянутое в серую ткань. Но ничуть не бывало: платья на девушках были хоть и строгие, но изысканные, как для юных придворных дам. И шелестели под сводами странного собора-именинника, как стайка бабочек, случайно залетевших сюда.

Артефакты, найденные в ходе археологических раскопок на территории собора.

Так должна была выглядеть колокольня Новодевичьего монастыря.

Фото Натальи ЧАЙКИ