Студенческие волнения, рок-музыка и тройная любовь

Фильм режиссера Чан Ань Хунга «Норвежский лес» по роману Харуки Мураками — сплошной Еврипид

 

Япония, 1969 год. Студент Тору Ватанабе навещает свою печальную и хрупкую подругу Наоко в клинике: у девушки тяжелая депрессия. В колледже Ватанабе нравится совсем другая: задорная и своенравная Мидори. Выбрать молодой человек не в состоянии. Он смотрит то на одну подругу, то на другую своим японским спокойным взглядом и молчит. Все трое иногда горько рыдают — то вместе, то поврозь, а то попеременно. Заканчивается все даже не печально — а трагично, в первоначальном смысле слова. Недаром Ватанабе в колледже изучает драму. «Еврипид!» — напоминает ему Мидори при знакомстве, на каких лекциях они виделись.
Фильм режиссера Чан Ань Хунга «Норвежский лес» по роману Харуки Мураками — сплошной Еврипид и есть. Как у древнегреческого трагика, женщины определяют бытие и сознание, властвуя над растерянными, послушными мужчинами. Хотят — покоряют, а хотят — кончают с собой. Ватанабе, как современный зритель трагедии, может только беспомощно наблюдать за тем, что происходит, и задаваться экзистенциальным вопросом: «А где это я?»
Из всей сокровищницы европейской культуры японцы очень трепетно относятся именно к трагедии (греческой или в исполнении Достоевского — не так важно). Сказывается укорененность японской культуры в традиции, в какой-то живой архаике, которой все еще интересны «главные вопросы». Это, очевидно, касается даже и Мураками, который в Японии вообще-то считается очень американизированным и не слишком «посконным».
«Норвежский лес» снял, впрочем, даже и не японец. Чан  Ань Хунг — уроженец Вьетнама, в 1975 году эмигрировавший во Францию вместе с родителями. Он окончил киношколу Луи Люмьера, участвовал в Каннском фестивале — словом, человек совершенно европейский даже по нашим глобалистским временам. Если это держишь в уме — становится понятно, отчего фильм местами напоминает «Мечтателей» Бертолуччи. Ну да, похоже — студенческие волнения, рок-музыка и тройная любовь, проходящая сквозь эпоху по касательной, обрывающаяся ничем. А сцены любви на белом снегу, среди черных дерев, под лепет струнных — это уже явное «Зеркало» Тарковского (та сцена, как с картины Брейгеля). Вьетнамец-космополит Чан Ань Хунг, как видно, не чужд и русскому великому кино.
Но все равно под европейским стилем проступает отчужденность, внимательный, подробный эстетизм и холодноватое всепонимание Востока. Чуть повернешься — и «Норвежский лес» уже напоминает никакого не Тарковского и не Бертолуччи, а что-то из опытов Ким Ки Дука или, скажем, красочных «Кукол» Такеши Китано. Так что главный вопрос, которым задаешься после фильма, — откуда берется вот этот ориентальный флер? Это китч, которым хитрый ремесленник умело пользуется для привлечения глупых иностранцев-гайдзинов, — или действительно генетически заложенное, неустранимое отличие от европейского способа видеть жизнь? Сам Мураками, кстати, сценарий читал и одобрил, так что фильм, видимо, можно признать «конгениальным». Оно и чувствуется — Мураками только и делает, что распыляет поэтичный восточный аутизм среди внешних атрибутов западной культуры. А нас, зрителей и читателей западной оконечности континента, на этот крючок, как выясняется, поймать легче легкого.

Федор ДУБШАН

В Мой Мир

Опубликовать