Светлана Крючкова: Мне ничего не дается просто

Сегодня у народной артистки России — юбилей. Обычно к круглым датам принято делать интервью. Но в этот раз мы решили сделать исключение. Перед вами — монолог. Светлана Николаевна Крючкова, актриса, наделенная мощным и ярким талантом, мудрая, много повидавшая на своем веку красивая русская женщина, рассказывает о себе — словно плывет по волнам своей памяти.

Обычно к круглым датам принято делать интервью. Но в этот раз мы решили сделать исключение. Перед вами — монолог. Светлана Николаевна Крючкова, актриса, наделенная мощным и ярким талантом, мудрая, много повидавшая на своем веку красивая русская женщина, рассказывает о себе — словно плывет по волнам своей памяти.

Среди великих

Никогда ничего не доказывала — я училась. А не робела ни перед кем потому, что попала в Школу-студию МХАТ. Представляете, прихожу на экзамен, где председатель приемной комиссии — Василий Осипович Топорков! Рядом сидят: Павел Владимирович Массальский, Алексей Николаевич Грибов, Михаил Михайлович Тарханов, Александр Михайлович Карев, Александр Михайлович Комиссаров, Алла Константиновна Тарасова, Анастасия Платоновна Зуева, Софья Станиславовна Пилявская (называю лишь самые известные имена). Вот там я робела. Но потом, уже учась, с ними ведь четыре года провела. И два года во МХАТе играла с мастерами. Виктор Яковлевич Станицын взял меня в спектакль «Последние дни», где я получила очень большую роль Александрины Гончаровой. С моей сцены начинался спектакль. Я сидела за клавесином, играла, напевая пушкинское «Выпьем, добрая подружка…». Виктор Яковлевич играл Жуковского. Дубельта — Анатолий Петрович Кторов, очень меня опекавший в этом спектакле. Мне было двадцать четыре года, а ему, кажется, на тот момент семьдесят четыре. Он ненавязчиво что-то подсказывал, относясь ко мне как-то по-родительски нежно.

«Вы нам очень понравились»

Когда оканчивала институт, меня приглашали пять московских театров: Театр им. Маяковского (Андрей Александрович Гончаров), «Современник» (Галина Борисовна Волчек и Олег Павлович Табаков), «Ленком» (тогда еще только с директором, без художественного руководителя), Театр им. Станиславского и МХАТ. Ведь наши дипломные работы шли в старом «Современнике», скрытом за деревьями, чудесном двухэтажном здании, что на площади Маяковского. Я там играла Женьку Комелькову в спектакле «А зори здесь тихие». Анатолий Васильевич Эфрос видел меня в «Шести персонажах в поисках автора» Пиранделло. Тогда все стремились играть героинь, а мне дали эпизод мадам Паче — и он отозвался так: «На этом курсе есть одна уже профессиональная артистка — Крючкова». А в «Современник» и вовсе не показывалась. Однокурсники решили, что раз меня и так уже везде берут, то я не должна показываться, а буду только объявлять. И вот выхожу: «Здравствуйте, начинаем показ…» Вдруг Табаков из зала: «А мы вчера вас по телевизору видели… А вы нам очень понравились».

Тогда только вышел фильм «Большая перемена». К счастью, уже пришла пора диплом получать. Нам ведь запрещали сниматься. Я втайне бегала. И со слезами умоляла, чтобы нигде не вывешивали мою фотографию: «Уберите, меня же выгонят»…

Конечно же, пошла во МХАТ, потому что в 1972 году туда пришел Олег Николаевич Ефремов, которого мы бесконечно любили.

«Сыграете роль — возьмем в труппу»

Редактор Третьего объединения Яков Рохлин как-то сказал Товстоногову, что в Ленинграде появилась интересная молодая актриса. Театр ведь раньше жил открыто, в БДТ приходила интеллигенция, многие после спектакля заглядывали в кабинет к Георгию Александровичу, общались с ним. А Рохлин был дружен с Товстоноговым. К тому же речь зашла о съемках «Старшего сына» — пьесы, где ясно, какую роль кто как играет.

И Георгий Александрович меня вызвал: «Мне сказали, что хотите у меня работать. Это правда? Я вам предлагаю это на таких условиях: давайте заключим договор на три месяца. Если сыграете роль, мы вас возьмем в труппу. Не сыграете — расстанемся друзьями. Согласны?» Конечно, я согласилась. И тогда он добавил: «Еще. Я бы просил вас показаться художественному совету». Вот тут я произнесла фразу, которой меня научил Векслер (мне было двадцать пять лет, а Юре тридцать пять, он всегда все просчитывал и ни разу не ошибся). И я повторила его аргумент: «Старший сын» — это пьеса. Поэтому я могу устроить показ, чтоб посмотрели, как я играю в ней роль Макарской. Хотите — здесь, в театре, хотите, приглашу на «Ленфильм», на что он ответил: «Нет, спасибо, не надо».

Оттого, что я не показывалась худсовету театра, у Сергея Юрьевича Юрского даже возникло ошибочное ощущение, что меня взяли по блату. Теперь уже смешно об этом вспоминать. А Володя Рецептер в своей книге написал, что меня чуть ли не КГБ рекомендовал. Полный бред!

«Внемли мольбе, о, Афродита!»

Когда репетировали «Волки и овцы», Георгий Александрович дал мне роль «голубой» героини. Но я от роли упорно отказывалась. У меня ничего не получалось. Представляете, что это такое, отказаться у Товстоногова? Меня отговаривали — мол, ты что, с ума сошла, он же выгонит тебя из театра. И в конце концов я пришла к нему в кабинет и говорю: «Георгий Александрович, вот, посмотрите! Я не знаю, что такое, меня ноги не ведут в театр».

Я ведь неделю прогуляла, причем без всякой справки. Наконец, трясясь от страха, я вцепилась в руку Векслера и пошла с ним к Товстоногову (он Юру уважал, поработав с ним на телевидении, когда снимали «Мещан»). Товстоногов обратился к Векслеру: «Юра, я думал, что вы женились на взрослой женщине, а она — совершенный ребенок. Ну водите ее за руку на репетиции и сидите в зале, я вас очень прошу». И Юра попросил Георгия Александровича на три дня оставить меня в покое, чтобы я сама выстроила себе какую-то логику, пусть дурацкую, идиотскую, но сама… Три дня я бродила по сцене, произнося текст совершенно неопределенным голосом. На четвертый день на меня надели шляпу, завязали бантик, поставили мушку на щеке — я вышла и запела: «Внемли мольбе, о, Афродита…» Товстоногов говорит: «И засмейтесь». Переспрашиваю: «Почему?!» Из зала: «Не спрашивайте, просто засмейтесь». И я зашлась глупейшим смехом. Роль не просто пошла — покатилась! Я ее обожала. После этой роли Георгий Александрович подал меня на звание заслуженной артистки. Помню, как в Венгрии Товстоногов подошел и сказал: «Светланочка, вы сегодня были слишком уж беспощадны к своей героине».

У него была необычная внутренняя установка. Он видел глубоко скрытое.

«Она нужна мне здоровой на сцене»

Когда я забеременела, меня предупредили в театре, что я ставлю крест на своей карьере, потому что Товстоногов этого «не простит». Иду как-то мимо товстоноговского кабинета. Навстречу Георгий Александрович: «Светланочка, что я узнал… Это правда?» Я: «Да, Георгий Александрович». Он: «Я очень огорчен». Я: «А я очень счастлива». Он: «Вы — эгоистка». И пошел в свой кабинет. Но, несмотря ни на что, театр платил мне зарплату всю мою беременность, хотя я уже ничего не могла играть.

Понимаете, Товстоногов вообще относился к своим артистам, которые годились для выражения его мыслей, нравственного посыла в зрительный зал, очень бережно. Как хороший хозяин. Мог вызвать и спросить: «Почему не дали Крючковой путевку в санаторий?! Отобрать и отдать Крючковой — у нее маленький ребенок и больной муж. Она нужна мне здоровой на сцене».

Когда не стало Товстоногова, почувствовала себя сиротой

Меня все время кто-то опекал. Вот когда не стало Георгия Александровича Товстоногова, впервые поняла вдруг, разом: я сирота.

То, что обрушилось на меня после премьеры «Вишневого сада», пусть останется на совести рецензентов. У меня есть журнал, где сказано, что Басилашвили и Крючкова — «два знака», «безликое нечто». Лебедев назван «ужасающим». И этот «Театральный Петербург» хранится у меня для архива. С подписью автора этой заказухи. Теперь я к критикам редко прислушиваюсь.

В «Вишневом саде» в сцене прощания с домом есть текст «сколько видели эти стены» — когда я его произносила, мы прощались с тем, товстоноговским театром, с теми людьми. Я смотрела за кулисы, где они строем стояли, все, кто ушел: Владислав Игнатьевич Стржельчик, Вадим Александрович Медведев, Евгений Алексеевич Лебедев… Когда звучали слова «сколько видели эти стены», мы понимали с Басилашвили, о чем говорим. А при словах «по этой комнате ходила покойная мать», мы оба с Олегом Валерьяновичем видели Георгия Александровича. Когда он сидел в своей ложе, а потом спускался — уже ножки были больные — и шел на поклон. Мы прощались с этим театром. Говоря «я люблю этот дом. Без вишневого сада я не мыслю свою жизнь», я понимала, про что это. И были люди, которые ценили и понимали смысл происходящего.

Мне ничего не дается просто

У меня есть свой сайт, установлен и скайп. С помощью компьютера я делаю все договоры, связываюсь с другими странами, с другими городами. К этому меня дети приучили — вот Митя у меня во Франции, попробуй-ка позвони ему с обычного телефона. Он замечательный звукорежиссер. В прошлом, 2009 году, и теперь, в 2010-м, вошел в число номинантов престижнейшей американской премии «Hollywood Music in Media Awards» (HMMA).

Иногда думаю: а была бы у меня другая жизнь, иная судьба (воображаю много, наверное, потому что артистка), вышла б замуж за другого человека, согласилась на предложения, что получала, когда еще в Москве была… И понимаю, что могла бы стать страшным человеком. Крайне жестоким, крайне равнодушным и циничным.

Значит, чтобы меня не унесло на тот путь, следовало мне пройти все тяжелые испытания, посланные мне судьбой, чтобы стать такой, какой стала. Чтобы общаться и помочь людям понимать себя, слышать себя и других. И самой слышать через других — я в очередной раз это поняла на вечере в Большом зале Филармонии, посвященном девяностолетию Давида Самойлова. Мне ничего просто не дается. Каждая моя программа — плод многолетней работы. Сорок лет читаю Самойлова. Так же сорок лет читаю Ахматову, Цветаеву, так же точно Пушкина. Это колоссальный труд.

В одном американском фильме есть, где показано, как приехали американцы в заброшенную местность и аборигены ведут их, спешащих, куда-то в горы, и вдруг туземцы остановились. Их спрашивают, почему? А те отвечают: «Мы слишком быстро идем, наша душа за нами не поспевает». Понимаете? Даже в самых глупых картинах можно уловить зерно истины. Все нам зачем-то дается.

Подготовила Татьяна ТКАЧ