Танцующие на раскаленной крыше

В Малом Драматическом Театре рассказали о маленьких женских трагедиях. После «Повелителя мух», в котором работают только юноши, — «Прекрасное воскресенье для разбитого сердца», где заняты четыре актрисы.

Это второй спектакль Молодой студии МДТ — Театра Европы. После «Повелителя мух», в котором работают только юноши, — «Прекрасное воскресенье для разбитого сердца», где заняты четыре актрисы. Девушки доказали, что поздняя пьеса Теннесси Уильямса о маленьких женских трагедиях и через тридцать лет после ее написания создает ощущение натянутого до предела нерва.

Как известно, классик американской драматургии второй половины XX века Теннесси Уильямс практически в каждой пьесе выписывал свое alter ego, и почти всегда оно принимало вид молодой женщины, безнадежной идеалистки, обреченной на поражение в схватке с реальностью. В «Прекрасном воскресенье» это Доротея, учительница гражданского права из колледжа в Сент-Льюисе. В МДТ ее играет Лиза Боярская, и поклонники сериала про Колчака не сразу признают ее в растрепанной девчонке с маленькими круглыми очочками на глазах и в нелепых панталонах, истязающей себя зарядкой для фигуры на покатой металлической поверхности. Художник Александр Боровский вытащил действие на раскаленную крышу, так что зрителю непременно вспомнится если не пьеса, то голливудский опус по сценарию Уильямса «Кошка на раскаленной крыше» с Элизабет Тэйлор 1958 года и возникнет ассоциация с загнанным жизнью в угол беспомощным существом.

Фильм «Кошка на раскаленной крыше» Уильямсу, как известно, не понравился. И особенно его раздражала в нем г-жа Тэйлор, лишившая героиню чистоты. Несмотря на то что фрустрация, мастурбация, импотенция и гомосексуализм именно с подачи Уильямса были узаконены как темы, достойные обсуждения со сцены и экрана, драматург сочинял исключительно истории о душевно чистых людях. Это главная сложность при постановке пьес Уильямса — достоверно сыграть чистоту в людях, которые совершили нечто недопустимое с точки зрения общепринятой морали. Грех Дотти, героини Лизы Боярской, в том, что она «страстно и с радостью» отдала себя директору колледжа в его шикарном авто с откидывающимися сиденьями прямо на Арт-хилл, а теперь соседка Доротеи, сердобольная Боди (Ирина Тычинина) старательно прячет свежую газету, где в разделе «Светская хроника» сообщается о помолвке главы колледжа Ральфа Эллиса.

Если у Дотти не реализовано мощное романтическое чувство в его полноте, включающей и страстное желание, то Ирина Тычинина играет старую деву Боди, слегка помешавшуюся на почве неосуществившегося материнства. Идея жарить качественных цыплят и ехать с ними на озеро «Разбитое Сердце» вместе с братом Бадди — лакающим пиво толстяком с неизменной газетой в руках, чтобы женить Бадди на Дотти, — превратилась практически в паранойю.

Что до цыплят, то им в спектакле отведена особая роль. Они сначала выкладываются на крышу рядком, сырые, а потом снизу, где, очевидно, расположена съемная квартира Дотти и Боди, на сцену и в зал ползет запах пригоревшей дичи. Натуральная фактура и запахи возникают в спектаклях Льва Додина всякий раз, когда режиссеру нужна метафора, воздействующая тотально. «Жареная плоть» — это, разумеется, то, во что вот-вот превратятся слабые человеческие существа, которые уже сейчас не говорят, а истерически резонируют на грани нервного срыва. К двум названным героиням добавьте появляющихся позже Элину (Елена Соломонова), которая за высокомерным хладнокровием хищницы прячет одинокие обеды старой девы вечер за вечером, и Софи Глюк (Уршула Малка), жалкое чучело в полосатом халате и с всклокоченной шевелюрой, которое отказывается подняться в свою квартиру, где умерла мать, — и вы получите женскую палату № 6, правда не запертую на ключ, а открытую всем ветрам.

Елена Соломонова тоже значится в программке режиссером. И для первого спектакля она предъявила достаточно, чтобы питать надежды на появление в городе еще одного молодого постановщика. Хотя надо отметить и то, что подробностей в спектакле достаточно лишь для образа Дотти. У Лизы Боярской есть моменты от детской радости взахлеб до медикаментозного бреда, от фрейдистского анамнеза до полного крушения иллюзий с самой неожиданной на него реакцией. Остальные героини тянут долгую ноту страдания, каждая свою, но достаточно монотонно, чтобы разглядеть их индивидуальные жизни и судьбы.

Но точно найденная эмоциональная кульминация, в которой героини вслед за Дотти словно выпрыгивают из огня боли и отчаяния в стихию танца, дорогого стоит. Танец и песня четырех одиноких женщин, конечно, сильно смахивают на финал бродвейского мюзикла — гибкие, молодые тела движутся синхронно и изящно в такт жизнеутверждающей мелодии. Посыл создателей спектакля ясен: лучше уж сознательно строить иллюзии и разыгрывать собственные спектакли на раскаленной крыше, чем в одно прекрасное одинокое воскресенье шагнуть с этой крыши вниз.