Типовой проект храма — все равно что щи или каша из топора!

как в новом церковном строительстве соединить традиции и современность

В пасхальные дни на Руси помимо освящения куличей и гуляний принято было открывать новые храмы. О новом церковном строительстве, мере современности и традиций в нем обозреватель «Вечёрки» Алексей ШОЛОХОВ беседует с председателем комиссии по архитектуре Санкт-Петербургской епархии, настоятелем Петропавловского собора и храма Св. Екатерины в Академии художеств, кандидатом архитектуры профессором Института им. Репина игуменом Александром (Федоровым).

 

Из-за высоток церкви не видно

— Отец Александр, в недавнем интервью вы сказали, что одна из самых симпатичных вам церквей, созданных за последнее время, — это церковь Пресвятой Богородицы, построенная в поселке Александровская, рядом с нашей «Рублевкой» — Приморским шоссе. А чем не нравятся современные постройки в городе, которые связаны с новой жилой архитектурой?
— Речь идет о качествах самого проекта. Там работали представители нашей Академии художеств — и художники, и архитекторы. Получился очень любопытный результат. Тут есть какая-то мера и современности, и традиционности. Однако, несмотря на то что там практически вокруг пусто, увы, видно церковь  плохо. Так что градостроительный аспект в ней, пожалуй, не самый удачный. Вот в градостроительном плане еще пример. Есть симпатично стоящая  церковь Успения на правом берегу Невы, так называемая Блокадная церковь. После появления вокруг новых зданий, которые рядом с ней совершенно изменили антураж, она вообще потерялась.
—  В письме прихожан Блокадной церкви в прокуратуру Красногвардейского района говорилось, что высота соседнего жилого здания не может быть настолько больше построенного уже храма. Но после проверки районная прокуратура ответила, что архитектурно-планировочное задание на проектирование жилого дома принималось комитетом по градостроительству раньше, чем началось проектирование и строительство храма...
—  Понятно, что в современной ситуации трудно церковь сделать выше высотного здания. Но тем не менее могут быть разные церкви, в том числе и выше. А можно и по-другому выстроить композицию такого церковного центра, придать ему мощь и объем за счет каких-то дополнительных функций. В общем-то, в современном городе все это решаемо, но только тогда, когда есть постоянно нормально действующий генплан, когда есть нормальная ситуация с градостроительным развитием, когда есть люди, не повязанные по рукам и ногам, хорошие профессионалы, которые могут это все воплощать в жизнь. Но пока, к сожалению, получается так, что мы видим только отдельные примеры. И радуемся — слава богу,  что это есть.
— То есть вас привлекает объект, который связан с ландшафтным окружением и которому не мешают современные постройки,  находящиеся вблизи?
— Как раз мне кажется, что ландшафтное окружение и постройки могут носить, наоборот, очень стесненный и неудобный характер, ставить жесткие условия. Их можно  преодолеть, и получится очень интересная вещь. Два примера, которые я всегда привожу, — это храм на Красненьком кладбище и храм на станции Предпортовая. Там уже и так безумно тесно — и все равно неплохие получились решения. Особенно на Красненьком кладбище. Самый спокойный вариант — это Токсовская церковь В. Ф. Назарова: видно, что сделал профессионал, там ничего не мешает.

Есть чему порадоваться! но не всегда
— В Сестрорецке сейчас новая церковь появилась, наши читатели ее наверняка видели на повороте Приморского шоссе, где еще не так давно проходила государственная граница.
— Там есть внутренние сложности, связанные с авторством, но это уже совсем детали, а в целом — очень хороший храм. Он идеально стоит и градостроительно, и ландшафтно: над озером, у магистрали — так красиво!
— За последнее время появилось несколько часовен в историческом центре, очень разных. Часовня в честь 300-летия города на Троицкой площади, которую критикует Юрий Пирютко в своей книге «Петербургский лексикон». Что скажете: это действительно вопиющее нарушение? Ведь был конкурс.
— Да, правда, был конкурс, и не один этап. По сей день есть неосуществленный проект только что почившего архитектора Д. А. Бутырина, по которому храм должен был стоять на противоположном углу сквера. Он воссоздавал не поздние, а самые ранние формы храма со шпилем. Это можно было интересно сделать, но получилось так же, как сейчас на Сенной — где стоит часовня вместо храма. Здесь были варианты. Задача была простая — сделать монумент к 300-летию, в короткий срок и с минимальными затратами. Вот и получилось.
Что касается самого объема постройки, то чем-то он симпатичен, а в чем-то не совсем серьезен. Есть некая ироничность в сочетании формы классической с какой-то куцей — то ли церкви, то ли часовни. Это вызывает недоумение. Хотя местоположение вполне приемлемое. Но интереснее было бы на противоположном углу попытаться воссоздать первоначальный храм. На конкурсе было много очень интересных проектов. Михаила Мамошина и младшего Уралова и Геннадия Челбогашева и многих других. Один вариант даже был стеклянный. Но в результате выиграл этот проект. Мне кажется, что и при массе возражений получилось вполне приемлемое решение.

Нет абсолютно строго писаных форм
— Как-то в интервью вы сами сказали, что вполне возможен вариант выполнения церковного купола из стекла. А в то же время есть каноны и прототип крестово-купольного храма. Он существует в разных вариациях и в Санкт-Петербурге, и в столице. Какие-то новации возможны — или возглавляемая вами комиссия, визируя проекты, строго соблюдает каноны?
— Что такое каноны? Абсолютно строго писаных форм храмов все-таки нет. Есть привычные формы, и они функциональны. Эта мера функциональной обусловленности всегда останется. А стилистика — тут все дело в предпочтении заказчика, автора, ну в некоторых случаях и комиссии. Но я стараюсь действовать так, как обычно наши современные главные архитекторы: в стилистическую сторону, по возможности, не входить, хотя иногда мне и претит что-то. Но стараюсь смириться. Хотя, может быть, более правильным было бы волюнтаристски  все причесывать под одну политику. Много за последние годы переосмыслено. Например: храм на Охте в первоначальном проекте Феликса Романовского был со стеклянными верхами, а потом была поправка — и вот уже нет никакого стекла. Помню, была еще резолюция митрополита Иоанна, который писал, что этот храм согласован, но с условием, что не будет стекла наверху. Архитекторы убрали стекло, получилось достаточно нейтральное решение. А ведь насчет стекла бывают и другие крайности. Есть один храм, сначала сделанный по проекту мастерской Шаповаловой. Сложная история, никак его не завершить. На каком-то этапе появился спонсор, который сказал: «Я вам буду давать деньги, но не на всю постройку, только на треть, и то с условием, если стеклянным будет верх храма, чтобы небо было видно изнутри».
— А это давно было?
— Несколько лет назад. И в результате все это, конечно же, не пошло, потому что требования были слишком жесткие — чтобы все было стеклянное, открытое. Это крайность, конечно. Понятно, что в современном храме может быть больше стекла, чем в традиционных, но все-таки не беспредельно. Все же храм должен создавать некое ощущение незыблемости, твердости, защищенности.
— Но витражи, наверное, возможны?
— Возможны, но витраж все-таки предполагает какой-то контраст с частичным препятствием для света.
— Как часто современные архитекторы, с которыми вам приходится работать, стараются использовать приемы, в большей степени отражающие цвет, свет и пространственно-декоративные возможности, так сказать, на грани разрешенного?
— Вы знаете, не очень часто. Гораздо чаще мы видим традиционные формы современных архитекторов. Стилизация под Тона или под формы «русского стиля» или «неорусского». Но это чаще всего происходит по требованию заказчика. Или по пониманию архитектора. И здесь уже что-то требовать очень трудно.
Но есть архитекторы, которые любят новаторские вещи, вот, например,  Борис Богданович. Он очень много храмов построил, и они у него вполне современные — очень много интересных проектов. Например, Державная церковь в конце Тихорецкого проспекта. Потом — в Рыбацком, на Лахтинской улице, на Петроградской, на юго-западе.
— А вот как, скажем, в Москве происходит? Вам же это, наверное, тоже знакомо?
— По большому счету особой разницы нет. Я действительно могу сказать, что и в Москве, и в других городах есть больше примеров того, что можно условно назвать «обновленным неорусским стилем», когда немножко больше стекла и бетона. Это в новгородской, псковской традициях плюс модерн начала ХХ века и больше стекла. В Москве на Поклонной горе стоит Георгиевский храм, построенный по проекту Полянского. Есть знаменитый Екатеринбургский храм, на месте Ипатьевского дома, собор в Калининграде. Таких построек у нас меньше, но это определенная тенденция, которая существует в современном зодчестве.
— Какая взаимосвязь работы комиссии по архитектуре, архитектора и заказчика? Много рутины?
— Комиссия в идеале должна исполнять очень много функций, из которых самая конкретная и выполняемая — это согласование готового эскизного проекта перед тем, как он показывается владыке митрополиту. Но при нормальной работе этой стадии предшествует, конечно, что-то еще. Иногда все начинается с того, что ко мне просто обращаются представители приходов и просят найти архитекторов, которые спроектировали бы храм. Или бывает так, что у них есть уже архитектор, но  нужно еще посоветоваться. Это очень хороший случай — когда можно о чем-то посоветоваться. Гораздо хуже, когда есть уже готовый вариант и не хотят советоваться, а предлагают то, что они сделали, — а это неграмотно.
— Над вашим столом, за которым мы разговариваем, висит портрет вашего предка Андрея Воронихина. И вряд ли можно сказать, что Казанский собор какой-то чересчур традиционный. Это тоже своего рода новация?
— При том что условия тогда были очень жесткими — идейно жесткими, а пространственно достаточно ограниченными — и вопреки этому, как чаще всего в интересных архитектурных решениях, получается что-то новое. Когда ограничивают условия и пространство, зачастую получается интересный эффект.
—  А вспомните знаменитую церковь «Кулич и Пасха» Николая Львова у метро «Пролетарская»...
— Да! Львов вообще был передовым человеком. И в техническом отношении тоже. Но оставался вполне палладианцем.

Кризис прежде всего в умах
— Отец Александр, ну а кризис как-то повлиял?
— Кризис? Вы знаете, он больше в умах существует. Вот что печально: когда заказчик берет одного архитектора, начинает с ним работать, а потом кому-то что-то претит (разные бывают причины — иногда деньги, иногда что-то личное, иногда  просто новая идея возникает) — и отказываются от первого исполнителя, нанимают другого, потом другого тоже могут удалить. Причем иногда, казалось бы, интеллигентные и благочестивые люди, с ними можно иметь дело.
— Говорят, если заказчик один раз сменил хотя бы двух архитекторов, он привыкает к этому процессу, как к смене перчаток. Это как пагубная привычка.
— Иногда бывают курьезные вещи. Есть, например, один застройщик, которому дали возможность застроить квартал, где был храм. Это был проект, который уже утвердили. Он говорит: нет, давайте другой. Но в результате получился третий, который больше похож на первый, но с элементами  второго... Тут уже приход ни при чем, приход был в подчиненном положении. Это было еще до кризиса, и я думаю, что этот умственный кризис бесконечен, с ним очень сложно.

Экономят на важном
— То есть бывают сложности с заказчиками и у такой, казалось бы, светлой сферы, как храмостроительство?
— Бывает даже ситуация, когда приходит человек и просит дать ему типовой проект. Если уж нам здания типовые не нравятся — почему храмы должны быть типовые? Но даже если взять типовой проект, например тоновский, позапрошлого века, и привязать его к местности, — это все равно будет новый проект, даже чисто технически. Пока его к Генплану и к сетям привязывают, что-то потребуется еще. Это все равно как щи или каша из топора. От него почти ничего не останется. Но при этом получается парадоксальная вещь — вы хотите сэкономить на главном, хотя очень часто такие заказчики не жалеют многих тысяч долларов рабочим, которые роют канаву. А лишнюю копейку дать интеллигентному человеку, иконописцу или архитектору — нет! Он, понимаете, «во славу Божию», просто так поработает. И получается очень некрасивая ситуация, люди экономят сами на себе. Получается, вроде их храм должен быть красивым, а они экономят на самой дешевой части — на эскизном проекте, на строительстве же сильно не сэкономишь. То есть рабочее проектирование уже стоит на порядок больше, а строительство еще на два-три порядка больше. Почему же они экономят на самом дешевом, но таком важном? Люди этого часто не понимают, просят дать им типовой проект.
— Да, как будто Главстрой и Госплан воскресли. Еще попросили бы среднесуточные показатели по прихожанам... Что из ближайших премьер, если так можно сказать, вы можете назвать?
— Есть любопытный проект в районе улицы Авиаторов. Там один храм будет строиться на одном конце, другой — на другом, разными заказчиками и разными архитекторами. Один из них будет строить архитектор Максим Атаянц в очень интересных, я бы сказал — позднеримских ассоциациях. Ранневизантийский храм получился. И это довольно занятно. А второй по масштабу будет меньше, между ними будет два километра. Они будут как-то уравновешивать друг друга. Проект Максима Атаянца очень проработанный, интересный по пропорциям, по нюансам. У него вроде бы и классические формы, но не простые. Строительство началось еще до кризиса, но процесс  идет.




Фото Натальи ЧАЙКИ и Татьяны ПОЖИДАЕВОЙ

В Мой Мир

Опубликовать