Ты только не бойся быть счастливым, мой бедный Марат!

В Театре «Приют Комедианта» модный режиссер Андрей Прикотенко ставит пьесу Алексея Арбузова «Мой бедный Марат». Когда-то, в 60-е и 70-е годы прошлого века, эта пьеса не сходила со сцен советских театров, много выдающихся актеров сыграли роли Марата, Лики и Леонидика — этих, можно сказать, культовых героев своей эпохи.

В Театре «Приют Комедианта» модный режиссер Андрей Прикотенко ставит пьесу Алексея Арбузова «Мой бедный Марат». На репетиции побывали корреспонденты «Вечёрки».

Когда-то, в 60-е и 70-е годы прошлого века, эта пьеса не сходила со сцен советских театров, много выдающихся актеров сыграли роли Марата, Лики и Леонидика — этих, можно сказать, культовых героев своей эпохи.  Финальная фраза «ты только не бойся быть счастливым, мой бедный Марат» стала своеобразным девизом поколения шестидесятников. Но вряд ли сейчас многие помнят и знают, что за история заварилась в далеком 42-м году между тремя ленинградскими подростками.

Чья любовь сильнее?

Вчерашний школьник Марат вернулся на развалины своего разбомбленного дома на Фонтанке и обнаружил там Лику, поселившуюся в уцелевшей квартире после того, как была разрушена ее собственная. Марат и Лика живут вместе, отмечают ее долгожданное шестнадцатилетие, танцуют под любимую мелодию, помогают взрослым на общественных работах и постепенно влюбляются друг в друга. Но тут в их квартире непонятно откуда появляется Леонидик — смертельно больной и несчастный мальчик, пишущий стихи. Леонидик тоже влюбляется в Лику, и оба мальчишки находят выход в том, чтобы уйти на фронт. Судьба еще не раз позволит им собраться втроем, чтобы годами и десятилетиями выяснять, чья любовь сильнее и кому следует остаться, а кому уйти.

Пазл к пазлу

Мы с фотокорреспондентом пришли на репетицию к Андрею Прикотенко, когда спектакль еще только складывался, медленно и сложно прорастал, как пазл собираясь в единую картину, которую увидят зрители на премьере. Нас пригласили  в комнату, на первой взгляд жилую: кровать, уютно покрытая пледом, старинный добротный буфет, накрытый к чаю стол, мы как будто попали в гости к арбузовским героям.

Репетиция — процесс интимный, должно быть, молодым актерам Ульяне Фомичевой (Лика) и Александру Кудренко (Леонидик) было непросто в присутствии посторонних выстраивать внутреннюю жизнь своих героев. Режиссер требовал от актеров подробного проживания, понимания каждого слова пьесы, не позволял произносить реплики «вхолостую». Поэтому одну сцену, которая будет длиться в спектакле минут 7, репетировали полтора часа. Останавливаясь, повторяя заново, подыскивая иные интонации и краски. Было видно, что актерам приходится нелегко, что они переживают и расстраиваются, когда какие-то эпизоды подолгу не получаются, но режиссер всегда мог найти нужные слова и примеры, а то и просто выйти и показать, чтобы ребятам было понятнее, что он от них хочет.

Может быть, сейчас в такой же комнате живет старушка Лика

В перерыве, пока актеры отдыхали, мы с Андреем Прикотенко поговорили об актуальности арбузовской пьесы.

— Андрей, пьеса Арбузова — это предложение театра, «датская» постановка к юбилею Победы или в этом есть и ваш выбор?

— Это мой личный выбор, как и во всех моих работах. В первую очередь я хотел найти пьесу, которая подойдет для этого камерного пространства, мне кажется, что масштабная пьеса плохо бы здесь смотрелась.

— Но все же интересно, почему молодой режиссер решил обратиться к почти забытой советской пьесе.

— Ну какой же я молодой режиссер? Мне через год будет сорок. К тому же мне давно хотелось поставить спектакль про советских людей. Давно уже наступило время, когда эта тема стала интересной,  когда можно взглянуть на прошлое, не расставляя заново акценты, не переоценивая, не осуждая и не утверждая, что тогда все было хорошо и колбаса была дешевой. Мне интересны советские люди, потому что в них было что-то такое, что утеряно безвозвратно, в них была романтика. В какой-то момент мы стали смеяться над этим человеческим качеством, и цинизм заменил романтические ощущения. А они были идеалистами — и потому были ближе к подвигу. Современного человека мучает то, что он в своей жизни не может найти место подвигу, а подвиг должен совершить любой мужчина. Мне интересно на сцене создать персонажи, которые бы нас, зрителей, возвышали. А еще ведь герои Арбузова — фактически ровесники наших родителей, мои мама с папой были в войну детьми, а эти были уже взрослыми детьми. Так что это спектакль про наших родителей и про мир, который прекрасно нам знаком: я, например, родился и вырос в этом мире, это потом он стал меняться… Но все равно многое осталось: наши герои живут в коммуналке, и я думаю, что, может быть, и сейчас где-нибудь в такой же комнате живет старушка Лика… это вполне вероятно.

— И все же есть ли в этой пьесе что-то актуальное, сегодняшнее?

— Прямую актуальность надо искать в выпусках новостей, а не в театре.

— Но чтобы поставить пьесу Софокла «Эдип-царь», вы нашли свой современный язык, а вот пьесу Арбузова, судя по жизнеподобному оформлению, вы ставите так же, как современную пьесу Сигарева. По-вашему, Арбузов не нуждается в иносказании?

— Нет, не нуждается. Эта пьеса так написана и интересна мне именно потому, что это — нормальный русский психологический театр, когда человек садится в зрительный зал, смотрит, и ему все понятно, что происходит на сцене, нет никаких головоломок и загадок.

— Как вы думаете, молодые зрители смогут воспринимать эту пьесу так, как воспринимали ее 40 лет назад, поймут ли они что-то про себя, а не только про каких-то там людей, когда-то существовавших?

— Это не цель искусства — чтобы зрители поняли что-то про себя. Спектакль — это диалог, и я слабо себе представляю, чтобы в современном мире в диалоге один из людей что-то понял про себя. Так же мне кажется наивным полагать, что театральный зритель сможет что-то понять про себя, посмотрев спектакль.

— Но ведь нам интересно смотреть,  когда увиденное откликается в нас.

— А разве любовь не найдет отклика? Разве это не вечная тема? Или, может, тогда любили как-то иначе? Или тысячу лет назад любовь была другой? Этот спектакль — о вечной любви.

— А вы не боитесь, что может возникнуть приблизительность, как часто бывает в современных спектаклях и фильмах о войне?

— Да, такое опасение есть. Сейчас, когда ставишь спектакль о войне, то самое трудное  — играть людей. Смотришь на экран и думаешь: вот это — советский человек? Ну нет, он только что из ночного клуба вышел. У советских людей были другие ценности, и вот это мне интересно, этим поиском мы и занимаемся.

Фото Натальи ЧАЙКИ