В Петербурге Эдвард Радзинский попрощается с публикой
На пресс-конференцию Эдвард Радзинский здорово опоздал. Появился неожиданно и совсем не эффектно, а тихо, по-деловому. И сразу заговорил, будто продолжил разговор, прерванный с собеседником несколько минут назад на полуслове.
На пресс-конференцию Эдвард Радзинский здорово опоздал. Появился неожиданно и совсем не эффектно, а тихо, по-деловому. И сразу заговорил, будто продолжил разговор, прерванный с собеседником несколько минут назад на полуслове.
Говорил, не переставая, полтора часа. Причем это был почти монолог, несмотря на присутствие журналистов, неоднократно пытавшихся задавать вопросы. Это порой удавалось, но, отвечая на вопрос, писатель увлекался и начинал говорить дальше, уже развивая тему. Говорил блестяще и увлеченно, потому прерывать его совсем не хотелось.
Обращаясь к аудитории, он рассказал, что вечер в Петербурге будет первым его выступлением на публике за четыре почти года и... последним. Не только в Петербурге, а вообще.
«Я подвожу этим вечером итоги. В моей жизни закончился большой период. Много лет я писал исторические биографии. Я начал это делать в конце 80-х, когда открылись архивы. Думал, что должен спешить, ведь, зная нашу страну, можно предположить, что как открыли, так и закроют. Писал честно, работая с документами, зная, что шаг влево — шаг вправо от документа карается расстрелом. Я написал четыре книги. О последнем великом царе Александре Втором, о последнем русском царе Николае Втором, о первом большевистском царе Иосифе Сталине и о мужике Распутине.
Я дерзнул сделать это, потому что хотел понять: что же случилось с нами во второй половине XIX — XX веках? Почему огромная империя стояла триста лет и рухнула в три дня? И почему выстроенная на ее обломках новая империя, которая была такой гордой и надменной, продержалась еще меньше?»
Тут кому-то из коллег удалось вклиниться с вопросом: «Вы считали столь важной свою работу, потому что мы должны научиться чему-то на своих ошибках?»
Ответ был ошеломительным: «К сожалению, менталитет русских людей устроен так, что они не могут учиться на ошибках — не только на чужих, но и на своих. Для них история — как смерть. А Монтень говорил, что смерть — это то, что всегда происходит с другими. Не с тобой. Мы думаем, все страшное, что случается, с нами произойти не может. Но происходит! И может произойти снова! Поэтому я и писал эти свои книги. Все-таки надеясь, что смогу объяснить происшедшее в России городу, миру и самому себе. И что мы извлечем какие-то уроки».
Радзинский не смотрит телевизор, но гордится, что его программы смотрят миллионы. Писатель расстроил присутствующих, сообщив, что прекращает встречи со зрителями. Они отнимают у него слишком много нервной энергии. «Мои выступления — всегда импровизация. Я выкладываюсь полностью, все равно, сколько человек сидит в зале — восемь или восемь тысяч, нервные затраты одинаково велики. Потому что рассказываю я всегда самому себе!»
Однако не все так печально. Эдвард Радзинский сообщил, что не собирается уходить с телевидения. Более того, выступления по телевизору даются ему почему-то гораздо легче, хотя он знает, что по ту сторону экрана сидят уже не тысячи, а миллионы.
По словам Радзинского, он и сам удивлен, что его так долго терпят на телевидении: «Показывать пятьдесят минут голову, вещающую о каких-то давным-давно случившихся событиях, — это в наше время совсем немодно. И ни один руководитель ни одного канала, как бы он ко мне лично хорошо ни относился, никогда не стал бы этого делать. Но делает — потому что высокие рейтинги! Дело в наших необыкновенных зрителях. Вот вам конкретный пример. Мой сосед — известный актер, у него собака. Он поздно приходит из театра, а с собакой надо гулять! Гуляет его тетушка, которая живет этажом ниже. И вот однажды он приходит и видит, что собака не выгуляна. Спускается к тетушке и обнаруживает, что та увлеченно смотрит мою передачу о Моцарте. «Ты понимаешь что-нибудь?» — спросил актер. «Нет, не все, но ведь это так интересно!» — ответила она. Я думаю, что в этом и есть причина успеха».
Фото Натальи ЧАЙКИ
