Вдруг из маминой из спальни...

Картины из дома Михалковых перекочевали на выставку Петра Кончаловского в корпусе Бенуа.

Приглашением прессы на открытие выставки занимался Фонд Кончаловского. Когда стало ясно, что большинство представителей петербургских СМИ в списки не попали (заинтересованный в продвижении художника на Западе фонд пригласил западных журналистов), Русский музей решил устроить пресс-показ — за два дня до официального открытия.

В тот день (прошлый четверг) еще не закончился монтаж выставки, по анфиладе выставочных залов слонялись рабочие со стремянками и молотками, но зато можно было посмотреть картины без толчеи и суеты. А сумасшедшее мартовское солнце, проникающее сквозь занавеси в большие окна, делало картины особенно живыми.

Знаменитые внуки художника — Никита Михалков и Андрей Кончаловский приехали на вернисаж, собравший в музее в субботу несметную толпу зрителей.

Кончаловский был честным художником!

Выставок Петра Кончаловского даже на нашей памяти было много. Но когда работы мастера показывались на сборных или тематических выставках (например, на той, что была посвящена «Бубновому валету» в 2004-м) — это одно. А вот когда в анфиладе выставочных залов Корпуса Бенуа — только его работы, написанные в течение всей жизни, — совсем другое.

Многочисленные картины (93 из коллекции ГРМ и Третьяковки и 14 из собрания семьи Михалковых — Кончаловских) вдруг сложились не просто в историю отдельного художника, но в историю отечественной живописи прошлого века.

Каким-то чудесным образом Кончаловский умудрился быть в чести при всех режимах, даже при Сталине, что ему до сих пор нередко ставят в упрек — мол, конъюнктурщик. По словам же замдиректора ГРМ по науке Евгении Петровой, сами подобные упреки — тоже не что иное, как конъюнктура: «Кончаловский был честным художником!»

Несоциалистический реализм

Самый знаменитый творческий период — конечно же, «Бубновый валет». Картины этого времени притягивают «варварской роскошью» красок и бьющей через край жизненной энергией.

В первое послереволюционное десятилетие художник увлекся искусством старых мастеров, а также изучением древнерусского и народного искусства (в залах, где показывают работы этого периода, для пущей наглядности влияния фольклора висят жостовские подносы и стоят деревянные игрушки).

В тридцатые годы занялся тем, что сегодня называют «несоциалистическим» реализмом, избегая тематических патриотических картин и отдавая предпочтение тихим жанрам вроде пейзажа, натюрморта и портрета.

И все же отзвуки яркого и дерзкого «Бубнового валета» нет-нет да слышны и в работах 30-х годов. Как не вспомнить о светлом гении Анри Матиссе, глядя, скажем, на знаменитый портрет Всеволода Мейерхольда (1938), лежащего на диване лицом к зрителю на фоне узорчатого настенного ковра, прихотливые узоры которого словно повторяют причудливые сплетения человеческих судеб. Когда знаешь о том ужасе, который ждет этого отдыхающего в уюте, на мягком диване, с любимым фокстерьером под боком человека, воспринимаешь его портрет иначе — трагически.

Особая тема в творчестве Кончаловского — его знаменитые «сирени». Он писал их без конца — возможно, зачарованный с детских лет великолепием сирени, цветущей на полотнах Михаила Врубеля, в мастерской которого он пропадал часами, наблюдая за тем, как художник творит. Но как отличается роскошная, жизнеутверждающая, ликующая сирень Кончаловского от врубелевской — сумеречно-лиловой, мрачновато-прекрасной, декадентской!

Натюрморты с роскошными ветками мокрой сирени написаны Кончаловским так сочно, что кажется, они выходят за пределы картины, будто смотришь фильм в формате 3D.

И (о чудо!) — его сирени, которые вроде бы шли не в ногу с генеральной линией партии, отлично вписались в нее. И на выставке «Индустрия социализма» над портретами партийных вождей повесили роскошную сирень Кончаловского, чтобы внести какое-то подобие жизни в этот официальный паноптикум.

Искусство жить

Кончаловский умудрился благополучно прожить свою жизнь, выпавшую на страшноватые годы. Более того, он сохранил достоинство и вальяжность, за которые заслужил прозвание «советский барин». Причем он не был замечен в попытках подольститься к власти, даже, подобно скульптору Вере Мухиной, сумел избежать заказа на портрет Сталина (попросив возможность поработать с натуры). В тридцатые годы он купил себе дачу в Буграх, где пытался воссоздать то, что было необратимо утрачено, — усадебный быт своих родителей, атмосферу ушедшей России, тема которой присутствует во многих его работах, пусть на заднем плане.

Ностальгическая тема постоянно звучит и в фильмах знаменитых внуков художника — Никиты Михалкова и Андрея Кончаловского. Многие кадры из «Неоконченной пьесы для механического пианино», «Обломова» или даже «Утомленных солнцем» — словно ожившие пейзажи и натюрморты Петра Кончаловского.

Умение жить в семействе Михалковых —Кончаловских, видимо, наследственное. Так же, впрочем, как и несомненная любовь к России.