Весь мир — дурной театр

Валерий Фокин выпустил в Александринке долгожданного «Гамлета», в котором все — коротко и ясно.

Спектакль продолжается час пятьдесят. Декорации постоянного соавтора Фокина Александра Боровского подавляют масштабом и всеохватностью образа. Это театральная трибуна, развернутая к публике тылом. Скамьи и разместившаяся на них публика видны сквозь черные металлические реи. Зато лестничный марш — как на ладони. Прежде героев Шекспира на сцене появляются две мощные овчарки, отъевшиеся на престижной работе в органах безопасности, — символ силового государства, в котором ритуал забивает все живое.

Гамлет к началу церемонии не стоит на ногах, ибо мертвецки пьян. Что тут, казалось бы, сделаешь? Оказывается, способ есть. Два человека в черном, вынесшие принца, на счет «раз» кладут его на землю, на счет «два» стягивают шмотки, не соответствующие дресс-коду, на счет «три» окатывают водой, на счет «четыре» одевают по регламенту — в черную пару. Железные плечи Розенкранца и Гильденстерна (а двое в черном — это они) не дадут принцу упасть на крутой лестнице, доставят туда, где его встретят другие крепкие плечи в плотном ряду верноподданных. Речь новоявленного правителя Клавдия, произнесенная подчеркнуто не по бумажке — с будничными интонациями и необязательными словечками (новый прозаический вариант текста собран драматургом Вадимом Левановым из десятка уже существовавших), — это чрезвычайно узнаваемая часть ритуала, вызывающая нервный смех в зале. Дальнейшая «костюмная драма» уже никого не может обмануть.

Где дело происходит и чем оно кончится, понятно сразу. Остается только добавить подробности. Они у Фокина, как обычно, полны культурных цитат и ассоциаций. Призрак отца — ряженный в доспехи истукан. В знаменитом 1932 года спектакле Николая Акимова в Вахтанговском театре он выглядел так же, но был частью интриги, затеянной Гамлетом. Здесь он — часть интриги, затеянной против Гамлета: замогильными голосами в глиняный сосуд кричат Розенкранц и Гильденстерн. Пьяный Гамлет резко трезвеет, но только для того, чтобы обернуться безумцем.

Пора сказать, что Гамлета играет Дмитрий Лысенков — любимый молодой артист Фокина, его Хлестаков, Голядкин, Кочкарев. До сих пор, затевая свои игры, герои Лысенкова виртуозно и захватывающе тягались с судьбой. Гамлет выбрал себе противником не век даже, а систему. Так что довольно быстро единственным вопросом спектакля остается детективная задачка — кто плетет сети вокруг принца? Не Клавдий (Андрей Шимко) — инфантильное существо, в самый ответственный момент закатывающее истерику и на карачках устремляющееся (буквально) под юбку королевы. И не обаятельный, несмотря на совершенное убожество сознания, болтун Полоний (великолепный Виктор Смирнов) — он может только искренне возмущаться низким выражением «сексапильнейшая» в письме принца его дочери. И не наивный студент Горацио в униформе современного уличного подростка (Дмитрий Матюков). И конечно, не Офелия — прелестно сыгранная Яниной Лакобой сентиментальная, глупенькая актрисуля, которая именно за то и расплачивается жизнью: коль уж живешь в дурном театре, надо уметь разыгрывать идиотские партии с выгодой и бесстрастием. Вот как королева Гертруда в рыжем парике Елизаветы Тюдор (забавно, что этот парик — не только еще одна цитата из акимовского спектакля, роль Елизаветы Марина Игнатова играет на сцене БДТ в «Марии Стюарт»). Тут — злодейка масштаба леди Макбет, Гамлет рядом с ней превращается в хлюпика, размазывающего сопли по лицу. Но и с ней все просто: проиграв, она без колебаний выпьет яд.

В спектакле Фокина много занятных деталей: кроме обилия акимовских цитат ослик из детского утренника в труппе бродячих актеров, упоминание Гамлетом королевского театра, где работать гораздо выгоднее, чем в антрепризе, портретная кукла Полония, призванная изображать труп. Но все они смотрятся забавными виньетками, которые не обогащают историю смыслами, а лишь подкрашивают ее снаружи. И дело даже не в том, что бороться с системой бесполезно и Фокин, как умный человек, давно в этом убедился, а в том, что функционеры системы, каковыми выведены персонажи великой пьесы, малоинтересны, в том числе и режиссеру. И его можно понять.