Владимир Рецептер: Чем старше становлюсь, тем больше понимаю, как дорого время

Корреспондент «ВП» Виктория Аминова встретилась с Владимиром Эммануиловичем накануне его дня рождения, чтобы получить ответ на вопрос: кто же он — актер, пишущий книги, или писатель, играющий на сцене?

Лучше жить без юбилеев!

— Владимир Эммануилович, что для вас юбилей?

— Юбилей — это очередная забота, лучше жить без них. Свой юбилей я встречу в рабочем состоянии: на XVII Пушкинском фестивале, на сцене Псковского академического театра им. Пушкина, в поставленном мною спектакле «Роза и крест». Для меня это в лучшем случае возможность извлечь какую-то пользу для Государственного пушкинского театрального центра.

— Юбилей — это не повод подвести итоги?

— Пускай уж итоги подводят те, кто будет меня закапывать. Но так как у всякого пишущего человека, даже когда его закопают, что-то еще остается в столе, то подведение итогов — дело в той или иной степени отдаленного будущего.

— Расскажите, чем вы сейчас заняты как актер?

— Я играю роль Бертрана — одну из самых любимых в моей актерской жизни. Однажды я ее уже сыграл с Большом драматическом театре, в дни столетнего юбилея Александра Блока, в 1980 году. Теперь мы сделали совместный с БДТ спектакль, мой партнер — актер этого театра Изиль Заблудовский, он играет роль Гаэтана, так же, как тридцать лет назад. А вместе с нами в спектакле заняты мои ученики, которые окончили Театральную академию и вот уже четвертый год работают в Театре-студии «Пушкинская школа».

Пушкин постоянно присутствует где-то рядом со мной

— Вы не только актер и педагог, но еще и писатель. Над чем сейчас работаете?

— Уже четвертый год я пишу большую вещь, может быть, это будет роман, но говорить пока не хотелось бы, поскольку процесс оказался затяжной — вещь сама себя строит. В прошлом году вышла книга стихов «Ворон в Таврическом», стихи возникают время от времени. Мы выпустили новый спектакль, который называется «Перпетуум мобиле», для меня он важен и принципиален, это хроника рыцарских времен по произведениям Пушкина. Мне удалось заглянуть в пушкинскую рукопись «Сцен из рыцарских времен», и возникло достаточно серьезное и обоснованное предположение, что эта вещь, которая много лет считалась незавершенной, в действительности является столь же завершенной, как пушкинская «Русалка», только не перебеленной. Для всей пушкинской драматургии имеет принципиальное значение то, что давно знакомые вещи принимают некую законченность. Так что в настоящее время я продолжаю работать над статьей, которая будет также называться «Перпетуум мобиле», то есть вечное движение, о котором говорит один из героев пьесы.

— Когда в вашей жизни возник Пушкин?

— Тогда же, когда и у всех, — в детском саду, с первых книжек. Другое дело, что я дожил до неожиданного для меня возраста, а Пушкин продолжает быть для меня потрясающе интересным — как предмет для размышлений и как присутствующий где-то рядом умный молодой человек не старше 37 лет. Я не утратил к нему интереса, и мы всевозможными путями — книгами, спектаклями, фестивалем — обозначили общее движение по созданию театра Пушкина. И я надеюсь, что это перешагнет черту одной биографии, в частности моей, и будет продолжаться и дальше. Скажу вам, что я пытаюсь как можно меньше внимания обращать на юбилейную дату и как можно больше внимания уделять любимому автору, моим взрослеющим ученикам, детям и моей повседневной работе в театре.

Гамлета играй как я, но Кина все должны играть как ты

— Как, будучи актером, вы поняли, что вам надо еще и писать?

— Да нет, это началось раньше, потому что до Театрального института я учился на филологическом факультете Ташкентского университета, а там, естественно, все пишут — и возникают студенческие пробы, которые ретроспективно оказываются началом писательской биографии. Первое свое стихотворение я напечатал в 1953-м, на втором курсе университета. Если считать, что писательская работа начинается со дня публикации первого произведения, то мой писательский стаж уже зашкаливает за пятьдесят лет.

— Тогда как же вы от филологии пришли к актерству?

— К театру меня всегда тянуло, мой дед был профессиональным актером, его псевдоним — Лев Николаевич Каренин, он очень много работал, в частности в антрепризе великого русского трагика Павла Орленева. У нас в доме хранилась фотография Орленева в роли Гамлета, которую он подписал деду: «Левушка, Гамлета играй как я, но Кина все должны играть как ты». Очевидно, тяга к театру у меня генетическая — от деда. А затем был драматический кружок во Дворце пионеров, драматическая студия в университете и уж только потом — Театральный институт. Меня знали по самодеятельности и пригласили учиться; получив свободный диплом университета, я поступил на 2-й курс актерского факультета.

— Так кем же вы себя ощущаете — актером, который пишет, или писателем, который играет на сцене?

— Я не должен себя кем-то ощущать, я делаю то, что мне свойственно: в тот момент, когда я занимаюсь педагогикой, я — педагог, когда пишу — писатель, а когда играю на сцене, то не могу делать ничего другого. Моя внутренняя работа скорее диспетчерская: я слежу за тем, чтобы нормально распределить силы и не тратить время попусту. Чем старше становлюсь, тем больше начинаю понимать и чувствовать, как дорого время.

Никакие встречи не забываются

— В вашей жизни было так много интересных встреч, какие наиболее памятны?

— Я скажу по-другому: никакие встречи не забываются, они продолжают длиться всю жизнь. Так длятся мои беззвучные диалоги с Анной Андреевной Ахматовой, с которой Бог привел познакомиться в 1962 году. Для меня много значили встречи с Павлом Антокольским, с 60-х годов мы дружим со Станиславом Рассадиным — писателем, критиком, пушкинистом, тогда же определился круг моих знакомых писателей-шестидесятников. И хотя я работал в таком замечательном театре, как БДТ, круг моих друзей скорее был литературный, мне повезло общаться и дружить с таким поэтом, как Наум Коржавин, до сих пор длятся наши дружеские отношения с Александром Кушнером, Олегом Чухонцевым, Яковом Гординым. Я думаю, что также до сих пор продолжаются наши безмолвные беседы с Георгием Александровичем Товстоноговым и с мастерами Большого драматического, ушедшими, но живущими во мне. Этот перечислительный жанр чрезвычайно опасен, потому что всегда рискуешь кого-нибудь не назвать или этот список окажется слишком длинным...

Так ведь я и жил долго... И я благодарен судьбе за эти встречи, за эти дружбы, за все начавшиеся и нескончаемые беседы.