Владимир ЗОЛОТАРЬ: Мы часто разрушаем «сейчас» и не создаем никакого «потом»
Режиссер из Нижнего Новгорода готовит премьеру в БДТ
Большой драматический театр — из тех, которым молодая качественная режиссура нужна, как переливание крови. В этом месяце на роль «донора» претендует Владимир Золотарь, равно известный и как автор золотомасочных номинантов «Великодушного рогоносца» и «Войцека», и как главный герой актерской голодовки в нижегородском ТЮЗе, приведшей к расколу труппы, одна из половинок которой встала на его защиту.
Но в БДТ Золотарь приглашен ставить пьесу вовсе не скандальную, хотя и современную. О «Мерси» петербургского драматурга Игоря Шприца и о том, как складывается работа с актерами театра, он и рассказал корреспонденту «Вечернего Петербурга» Татьяне Джуровой.
— Почему именно «Мерси»? Мне кажется, эта мелодраматичная история — не вполне ваш материал…
— Это в чистом виде случай заказа. Театр искал режиссера для истории, а не историю для режиссера. Было ощущение розыгрыша, когда год назад мне позвонил человек с легким грузинским акцентом, представился Темуром Чхеидзе и сказал, что хочет позвать меня на постановку. В это время как раз была сложная ситуация в Нижнем Новгороде, договоренность с петербургским ТЮЗом на постановку «Великодушного рогоносца». Плюс, когда я получил пьесу, у меня возникло желание отказаться. Мне казалось, будто мне предлагают историю для камерной сцены. А я видел ее только на большой. Потом все аргументы «против» отпали. Темур Нодарович меня «уболтал», а сроки постановки передвинулись на этот сезон.
«Мерси» (так зовут главную героиню) возникла как результат конкурса на современную драму для большой сцены, заявленного три года назад. Чхеидзе предложил Шприцу перенести на современную почву сюжет фильма Марселя Карне «Обманщики» 1958 года. Меня во многом тоже привлекла любовь к Карне, и к этому фильму в частности. У Карне, это история конкретного поколения, его герои — золотая молодежь, первые послевоенные прожигатели жизни, чья философия в том, что если скоро рванет водородная бомба, то какой толк за что-то цепляться в этой жизни? Давайте просто танцевать.
Шприц же придумал не самый худший адрес для этой истории. В его пьесе другой социальный срез, полуподвальная тусовка, немного маргинальные ребята, скрывающиеся в бункере, что-то вроде бывшего бомбоубежища, кто — вынужденно, кто — добровольно, не желая встраиваться в социум, систему. А если бы в этой истории действовала наша золотая молодежь, то и зацепиться было бы не за что.
— И все-таки пьеса предлагает в чем-то отработанную схему, которая больше подходит для репертуара какого-нибудь ТЮЗа: молодежный бунт, конфликт отцов и детей, гибель героини в финале…
— Да, есть такое. Конечно, мы будем ломать схему, что-то перекомпоновывать. Мы с художником Олегом Головко кое-где намеренно играем в некоторые клише кино. Источник — фильм, и от этого никуда не деться. Кое-что сделано как намеренные кинематографические цитаты с использованием «оттяжек», рапидов. То, что композиционно пьеса придумана как воспоминания героя, стимулировало меня в собственно театральном смысле. Правя пьесу, я понимал, что надо разрушать некую «жизнь вообще», а ставить про очень болезненные воспоминания героя, его любовь, предательство, потерю. Отсюда — кинематографический монтаж отдельных сцен так, как если бы их монтировала память.
Как, например, решить абсолютно невозможную в театре ситуацию с кошкой, которую герой лезет снимать с карниза? Когда это воспоминания, то и история не про кошку и не про карниз, а про то, как герой, завоевывая барышню, кидается на идиотский подвиг. А дальше… что память выхватывает? Мой ужас оттого, что очень высоко. И для того чтобы это рассказать, не нужен ни карниз, ни кошка.
— Для БДТ этот спектакль — своего рода революция в рамках традиции?
— Да, я думаю, что для Темура Чхеидзе это, безусловно, эксперимент. Он ведь очень осторожный человек. И для него немаловажно то, что фильм Карне — все-таки проверенная история. Его привлекает то, что при всей радикальности материала это в то же время и мелодрама. Насколько мне удастся вытащить из нее мелодраматическое — не знаю…
— Как складываются ваши отношения с молодыми актерами?
— Актеры чувствуют, что для стен этого театра эта история — не свойственная, и у них возникает определенный кураж. Например, где-то за кулисами к ним подходит кто-то из актеров старшего поколения и спрашивает: «А что, ребята, у вас там и правда ненормативная лексика?» И они, сразу невольно попадая в природу чувств этой пьесы, этих героев, отвечают с неким интонационным вызовом: «Да, а что?» То есть в подтексте звучит: «Да, и мы будем отстаивать свое право», — при том, что в реальности почти ничего ненормативного в тексте нет.
На самом деле это очень личностная история, в которой человек перед лицом социума предает себя, изменяет себе. Герой совершает ряд как бы героических поступков — спасает девушку от мента, вытаскивает с карниза кошку. И какой вывод мы делаем по жизни о таком человеке? Что он смелый. А в театре? Что он трус. Эта история меня греет, соответствует моему сегодняшнему мироощущению. Когда я начинаю подчинять себя любому сообществу, будь то компания друзей, тусовка, семья — да все, что угодно, я теряю себя. Можно строить любые идеологии и планы, но жить нужно «малыми правдами». Например, мне хорошо с этим человеком сейчас, сию минуту. Начиная думать, на всю ли это жизнь, мы разрушаем это «сейчас» и не рождаем никакого «потом». Когда я пытаюсь мимикрировать под какое-то сообщество с его нормами, я разрушаю себя.
Важно: Правила перепоста материалов
