«Я всегда ездил с «мигалкой»

Бывшего вице-губернатора Санкт-Петербурга и второе лицо Смольного Виктора Николаевича Лобко не случайно называют опытным аппаратчиком. Он более 30 лет трудился во властных структурах: сначала в советских — работал в обкомах ВЛКСМ и КПСС, затем занимал высокую должность — замзавотделом ЦК КПСС, а после в новых, демократических: был первым вице-губернатором — руководителем администрации губернатора Санкт-Петербурга. И конечно, как никто знает, что такое быть во власти. Знает, какие привилегии власть давала советской партноменклатуре и какие есть сейчас у российской чиновничьей элиты.

«Почему вы меня спрашиваете о привилегиях? Я же пенсионер!» — изумился Виктор Николаевич. Но тем не менее охотно рассказал и о них, и о чиновниках, и о том, что нам грозит, если управленцы полностью потеряют доверие общества.

Езда на машинах с «мигалками» — не роскошь…

— Виктор Николаевич, вопрос в лоб: что такое привилегии?

— Я готовился к нашему разговору и посмотрел толковые словари — от Даля до современных изданий. И везде написано одинаково: «привилегия» в переводе с латинского означает исключительное право пользоваться чем-либо. Вот вы, когда договаривались об интервью, позвонили мне по мобильному телефону, а я вас попросил перезвонить по городскому. Почему? Потому что я сейчас не имею такого исключительного права — за счет городского бюджета оплачивать свой мобильный телефон. Хотя раньше у меня была такая привилегия. Кстати, мой телефон всегда был открыт — мне звонили с митингов люди, которых я знать не знаю и не собирался их узнавать, говорили о проблемах, просили о помощи…

Мы должны себе очень четко представлять, что такое привилегии: они бывают разными — исходя из каких-либо ситуаций, принятых норм, правил. Вот когда я был секретарем обкома партии — это примерно то же самое, что быть сейчас вице-губернатором, — тогда не было мобильных телефонов и, понятно, никому в голову не приходило оплачивать их за счет бюджета.

— Зато были дачи, машина с водителем, спецраспределители, путевки на курорт...

— Да, машины были, но опять-таки — что это? Привилегия или, скажем, инструмент исполнения своих обязанностей? Помните, в 90-м году избрали Александра Щелканова председателем Ленгорисполкома — до этого он был военным, затем работал кочегаром в котельной? И в первом своем интервью он дает обещание ленинградцам, что никогда не воспользуется служебным автомобилем. Я слушал его и думал: «Боже мой! Он ведь не знает, чем должен заниматься председатель горисполкома! Если он будет ездить на работу или с работы на трамвае или на автобусе, то просто не будет успевать выполнять свои служебные обязанности».

— Ну вы же помните, как Борис Ельцин перед избранием его председателем Верховного Совета РСФСР тоже отказался от привилегий и ездил по Москве на обычном троллейбусе...

— Я помню, что Ельцин и в запои впадал так, что не мог понять, где он находится. А езда его на общественном транспорте — это пиар, сделанный на потребу обывателям. Ельцин не смог бы выполнять свои функции председателя Верховного Совета, а затем и президента России, если бы ездил на трамвае на работу. Когда я работал вице-губернатором, то говорилось, что всем надо без «мигалок» ездить. А я не был согласен с этим и заявил, что у меня «мигалка» будет. И всегда ездил с ней на машине. Но никогда не использовал ее, когда ехал, допустим, на работу или куда-то по несрочным делам. Когда горел Троицкий собор, я сказал водителю: «Включай «мигалку», мы должны там быть как можно скорее, чтобы принять меры!» И это было абсолютно обоснованно. Понимаете, ведь у людей вызывает возмущение не столько сами привилегии как исключительное право, а нарушение этого права.
Сегодня, кстати, с правовой точки зрения они больше урегулированы. Есть закон о государственной службе, и там довольно четко прописано, что можно, а чего делать нельзя. Кроме того, есть трудовой контракт: будучи вице-губернатором, я должен был подписать трудовой контракт с губернатором, где определялось, что мне положено, а что нет.

Секретарь обкома получал как доктор наук

— Вам не кажется, что льготы, которые получала советская партноменклатура, ни в какое сравнение не идут с тем, что от власти имеют нынешние высокопоставленные чиновники?

— Нельзя сравнивать то, что тогда давали, с теми льготами, что сейчас дают. Вот я в последнее время ездил на «ауди-А8», а в советское время на «Волге» — тогда «ауди» у нас не было, а то бы мы все ездили на иномарках. Просто разные технические возможности…

— Ну давайте все-таки сравним привилегии советского и нынешнего времени… Что было тогда? Квартира вне очереди, путевка на курорт, распределители, более высокая зарплата у тех, кто работал в райкоме, обкоме…

— Что значит более высокая зарплата? Могу сказать, что, работая секретарем обкома КПСС в начале 80-х годов, я получал оклад пятьсот рублей.

— Разве это маленькая зарплата? Столько же получал доктор наук! А, скажем, ставка инженера была всего сто двадцать рублей в месяц.

— Вы что, хотите сказать, что объем работы, ответственности у секретаря обкома партии меньше, чем у доктора наук? Да он на порядок больше, если не на несколько порядков! А вот, допустим, директора крупных предприятий получали в три раза больше.

— А сколько вы получали в Смольном во время своего вице-губернаторства? Говорили, что 1000 у. е.

— У меня оклад был — 23,5 тысячи рублей. Но тут большое значение имеют стаж работы, надбавки за выслугу лет, за звания, за особые условия труда. Поэтому у всех вице-губернаторов оклад одинаков, а зарплата может отличаться в два раза. Такая же картина и у председателей комитетов, главных специалистов.

— Какая бы ни была картина, все же смольнинские чиновники живут намного лучше, чем среднестатистический петербуржец…

— С точки зрения материальной — безусловно! Но я хочу сказать, что у нас ненормированный рабочий день, хотя тут неправильное название — это круглосуточная работа. Я готов был в любой момент — ночью, утром, в выходные, праздники — немедленно приступить к работе. И таких случаев было множество… Когда в феврале этого года меня провожали на пенсию, то так все было трогательно, настолько по-доброму, что ради одного этого можно было писать заявление об уходе. А комитет по печати сделал мне презент — фотографии в рамочке. На одной фотографии я стою в окружении журналистов, и из моих уст несется: «Вы, журналисты, должны это ценить: я говорю вам всегда правду и только правду. Но не всю…» А на второй: на фоне других членов правительства я отвечаю, что главный смысл моей работы — чтобы все работали.

— Так и есть?

— Конечно. Поймите, очень важно не нагнетать страсти и не говорить, что все эти чиновники — такие сволочи, негодяи, трутни… Это путь к трагедии. В нашем обществе уже такое было, когда все обрушились на партократов. А партократы и нынешние чиновники — в принципе это люди, занимающиеся одним и тем же делом. Считаю, что не с чиновниками надо бороться, а с негодяями в чиновничестве.

— То есть с «оборотнями в креслах»?

— Да. Поймали за взятку — к стенке!

— Выходит, вы за смертную казнь?

— Абсолютно.

— Виктор Николаевич, а говорят, что вас враги на пенсию спровадили…

— Это чушь, о которой мне даже не хочется говорить! Вы знаете, какая у меня была главная проблема? Как начать разговор об этом с Валентиной Ивановной! Я чувствую внутреннюю обязанность помогать ей, быть рядом. И я не кривил душой, когда сказал ей: «Знаешь, проблема в том, что работать плохо я не могу, а работать лучше — не хватает сил». Понимаете, я чувствовал, что у меня не хватает сил работать в том ритме, который был необходим, — что же, я буду балластом? В феврале я ушел на пенсию и за это время привел себя в порядок — отдохнул, поправил здоровье. Конечно, когда я работал, Валентина Ивановна могла быть абсолютно уверена, что за ее спиной я ничего дурного не только не сделаю, но даже и не подумаю — это мое кредо.

— Ну вы же с Валентиной Ивановной, можно сказать, боевые товарищи — более 30 лет знаете друг друга…

— Да, когда-то я был ее начальником, а потом она стала моим руководителем.

— Вы сейчас советник губернатора на общественных началах, а во власть, после того как поправили здоровье, не думаете возвращаться?

— Ну что же я буду опять здоровье свое подрывать, зачем? Здоровье дороже. Я абсолютно готов не возвращаться в Смольный.

Я не камикадзе

— Виктор Николаевич, в эпоху Интернета можно выудить из Сети столько всяких баек, историй о чиновниках — там есть фотографии роскошных домов, которые они выстроили себе за миллионы долларов…

— Это вы про меня говорите?

— Ну да, про ваш особняк в Царском Селе стоимостью миллион долларов…

— Насчет стоимости ничего не могу сказать — не считал, но сумма явно завышена в разы. Два раза по инициативе очень бдительных граждан районная и городская прокуратуры изучали все документы на дом и обнаружили, что я никакие права не нарушал. Понятно, если бы я был молодой, не успел накопить. А я отработал почти полвека! Честно признаюсь, что в этот дом мы с женой вложили средства, в том числе и доставшиеся нам по наследству, — у нас была очень хорошая дача в Сиверской, которую пришлось продать.

— То есть проблем нет и все законно?

— Послушайте, я же не камикадзе — знаю, что нельзя идти на необдуманные шаги, что все надо делать в соответствии с действующим законодательством. Вот уже пятый год у нас этот дом — площадь его 271 кв. метр, он двухэтажный, есть цокольное помещение, где находится хозблок. В доме все постепенно облагораживается, улучшается — мы с женой помешаны на всяких там посадках, хвойных растениях. У меня есть сыновья, трое внуков — они ко мне приезжают, помогают.

Все должно стоить столько, сколько есть на самом деле

— Виктор Николаевич, я бываю в Смольном на заседаниях правительства и заметила, что внутри его тоже существует определенная кастовость: есть гардеробы для випов и простых сотрудников, точно так же и в столовой — кормят вкусно, но дешевле, чем в городских кафе. Складывается впечатление, что высокопоставленные чины устроили себе социализм…

— Ну что вы, никакой привилегии в смысле питания в Смольном не существует. Одно время был очень неудачный руководитель столовой: она неумело вела хозяйство, оказалась в долгах, как в шелках, но самое главное — было безобразное приготовление пищи. И я сказал: «Все должно стоить столько, сколько стоит на самом деле, — не дешевле, но должно быть съедобно». И полтора года назад цены были подняты: они стали выше, чем во многих столовых различных организаций.

— Я помню, как в 90-е годы, когда в городе невозможно было достать шоколадные конфеты, в магазине «Мечта» на Невском проспекте выстраивались жуткие очереди, а в Смольном их можно было купить совершенно спокойно, как, впрочем, и хорошее вино, и дефицитные лекарства…

— В советское время был дефицит пожестче… Когда я приехал в Узбекистан работать в ЦК компартии республики — туда приехали люди из разных мест, из глубинки, и многие вещи оказались для них в диковинку. А в Ташкенте был магазинчик для работников высших органов власти, по примеру Голубого зала в Гостином дворе, где я, будучи секретарем обкома партии, покупал как-то штук 6 рубашек, 2 — 3 пары ботинок, не помню: костюм покупал — не покупал. И вот один товарищ из глухой провинции заявил, что надо закрыть этот магазин в Ташкенте, — дескать, это недопустимые привилегии. Но я заметил ему, что не надо торопиться. В чем проблема? Да, был дефицит. А ведь я, как секретарь ЦК компартии Узбекистана, должен ходить в свежей белой рубашке. Это была необходимость, как у артиста, который выходит на сцену, — он должен быть соответствующе одет. Конечно, если бы я позвонил в любой ташкентский магазин, то мне бы принесли их десятки и еще сказали бы: «Виктор Николаевич, это вам в знак благодарности». И я был бы морально повязан торгашами. А я не должен испытывать такие проблемы. Так что все зависит от того, как к этому относиться: или это действительно излишняя привилегия, или это способ увести людей от коррумпированности.

Мне нравилось быть серым кардиналом

— Виктор Николаевич, у вас большой послужной список. Вы награждены орденом «За заслуги перед Отечеством» IV cтепени, орденом Трудового Красного Знамени, медалями, грамотами, где вы только не работали… Можете сказать, какой период времени оказался для вас самым счастливым?

— Во все годы были свои прелести, и свои трудности, и свои радости. Я никогда не писал заявление: «Прошу повысить меня в должности», у меня всегда была одна проблема — а не переоценивают ли меня, справлюсь ли? У меня всегда все начиналось с дрожи в коленях — получится ли?

— Виктор Николаевич, вас часто называли ветераном партхозактивов, вторым лицом Смольного, серым кардиналом — как вы сами себя определяете?

— Звания серого кардинала я не стеснялся. Ведь это же не значит, что я негодяй, мерзавец, подонок, наоборот, под этим подразумевался влиятельный человек. Ну что я могу сказать? Мне очень нравилось быть серым кардиналом. А вообще я определяю себя как человека, которому выпало большое счастье в течение длительного периода быть причастным к тому, как решаются судьбы нашего Отечества и людей: влиять на это, отвечать за это, — разве этого мало?

— Теперь понятно, почему губернатор прислушивается к вашим советам…

— Я никаких советов Валентине Ивановне не навязываю. Но мы действительно встречаемся, общаемся, она рассказывает мне о своих позициях, взглядах. И я стараюсь отвечать на ее вопросы, насколько понимаю суть дела.

— А когда в последний раз и по какому вопросу интересовалась вашим мнением Валентина Ивановна?

— А вот это не для прессы. Напомню вам цитату: «Я всегда говорю правду, только правду. Но не всю»…