«Забыть свой день рожденья в октябре»
75 лет исполнилось Илье Фонякову — поэту, переводчику, журналисту, критику, которого называют живым классиком советской поэтической школы.
75 лет исполнилось Илье Фонякову — поэту, переводчику, журналисту, критику, которого называют живым классиком советской поэтической школы.
И хотя у Ильи Олеговича есть строчки:
Забыть свой день рожденья в октябре,
Не замечать, как прирастают годы,
От выдуманной кем-то странной моды
Отстать. Плевать, что осень на дворе!
— все же мы решились поздравить поэта с юбилеем и навестить в его квартире, в доме на Малой Посадской. А заодно и поговорить о жизни, о поэзии.
«Майбай!» значит «Самолеты!»
— Вы задумывались о том, ленинградский вы поэт, или сибирский, или просто российский?
— Нет, об этом как-то не думал. Всегда понимал, что у меня два родных города: Ленинград и Новосибирск. Там я прижился, мне очень понравилось. Тем более что и родился я в Сибири — в городе Бодайбо. Это столица Ленских золотых приисков. Отец был инженер-геологоразведчик. И он подрядился туда работать, поехал из Ленинграда с молодой женой. Там я успел родиться 75 лет назад. Вскоре отца посадили — это обычная история для тех лет. Поэтому я его видел только на фотографиях. Он не вернулся уже никогда: «В дальних лагерях без права переписки». Это означало, что его нет в живых. Потом, много лет спустя, была справка, что в 38-м году его расстреляли.
От него все же кое-что осталось. Он тоже пробовал себя в стихах, в прозе, надеялся стать писателем. Мама сохранила его рукописи в те небезопасные годы — в этом, конечно, был ее подвиг. И несколько лет назад, когда она еще была жива, мы выпустили маленьким тиражом книжечку отца.
Так что эта склонность у меня, можно сказать, наследственная: дед вот тоже писал стихи, хотя по основной профессии тоже был горняк, инженер-металлург. И он даже печатался.
После ареста отца мама со мной вернулась в Ленинград. Я помню этот кусок довоенного, предблокадного детства: шапочки-испанки на ребятах. Такие темно-синие пилоточки с красной кисточкой спереди. Тогда же в Испании шла война с франкистами и все испанское было очень модно.
— Что касается блокады — вы ведь повстречали тогда Дмитрия Сергеевича Лихачева?
— Было дело. Моя мама начала в блокаду работать в Пушкинском доме. И на одну из пушкинских годовщин она меня туда привела. Там были доклады, конференции — все как полагается. И в частности, познакомила меня с Дмитрием Сергеевичем. Мне было неполных семь лет. Я все очень хорошо запомнил.
Я тогда уже сочинял стихи очень патриотического содержания, рисовал самолеты. Как все тогдашние мальчишки — мы наблюдали воздушные бои, собирали еще теплые осколки бомб...
— Это было страшно?
— Страшен был скорее голод. А это было интересно. Бомба — ну если попадет, так попадет.
— Наверное, в вас уже говорило журналистское любопытство. А как вы себя скорее определяете? В первую очередь — как поэта или как журналиста?
— Естественно, и так и так. Поскольку я до самой пенсии и даже больше — профессионально работал как журналист. Был корреспондентом «Литературной газеты» сорок лет. Были такие курьезы, когда в журналистской среде мне говорили: «А вот есть еще Фоняков, который стихи пишет». А в литературных кругах спрашивали: «Есть какой-то Фоняков — журналист, тоже Илья. Вы это или кто-то другой?» Такое раздвоение у меня всю жизнь. Это моя принципиальная позиция. Никогда не хотелось быть на иждивении у Музы.
— Ну почему уж так — «на иждивении у Музы»?
— Другие стихотворцы, мои сверстники, очень зависели от того, напечатают их или нет, дадут выступить или нет...
— То есть поэт обязательно делается человеком, зависимым от своего творчества?
— Конечно. Стихи ведь не пишутся каждый день. Я, конечно, зарабатывал и поэзией тоже. Еще и переводил — много и с любовью к этому делу, да и до сих пор... Перевел тут рассказы писателя Оливера Фриджери с острова Мальта — фактически открываю для русского читателя неизвестный нам мир. О мальтийской литературе ничего нет даже в Литературной энциклопедии.
Но все-таки я всегда считал себя обязанным иметь кусок хлеба от профессионального, журналистского заработка. К тому же это давало возможность путешествовать. Я 17 лет был корреспондентом «Литературной газеты» по Сибири, Уралу и Дальнему Востоку с резиденцией в Новосибирске. За границей тоже бывал. В том же Вьетнаме — раз семь или восемь. В Японии — по линии ЮНЕСКО. В Штатах, в Мексике. Есть друзья в Швейцарии.
В Штаты начал ездить с 95-го, когда установил связи с поэтами города Санкт-Петербурга. Тамошнего Петербурга — в штате Флорида. Они хотели познакомиться с нашими поэтами. А там как раз был Евгений Евтушенко. Его спросили, с кем связаться в Петербурге российском. Он назвал мое имя, и они меня отыскали. Завязалась переписка, взаимные переводы... Флоридский Петербург — город совсем другого типа, на наш абсолютно не похож. Вот разве что он тоже приморский — но южный, курортный.
А наш Петербург им очень интересен. Принимали очень хорошо, радушно, открыто.
Поэты там в основном самодеятельные. Стихи выходят очень маленькими тиражами. Как и у нас.
Продолжение интервью — в следующем номере.
