От Светланы Кошлаковой:
Леда и тетки. Один мой умный знакомый любил повторять, что любая классификация есть примитивизация. Вот и я не считаю деление прекрасного пола на женщин, капризных и себялюбивых, и на теток в нарядах с рынка и заботах о борще достаточным, всеохватывающим (см. рубрику «И от себя лично» за 8 октября). И уж совсем не согласна, что на тетках мир держится. Взять, к примеру, кавалерист-девицу Надежду Дурову. Хоть давным-давно разворачивались перипетии ее судьбы, а до сих пор поражаешься — «Вечёрка» рассказывала. Она кто? Она вообще стремилась быть «им». Или взять Иду Рубинштейн. Она не побоялась в 24 года начать брать уроки балета. Несмотря на противодействие Синода, продвигала постановку своей «Саломеи». Это ее портрет не разрешали Серову выставлять в Русском музее. Это она ухаживала за немощной Сарой Бернар. И мир в конце концов ей обязан появлением гипнотического «Болеро» Равеля — оно написано для нее.
А есть еще любопытная категория — бабки. Одна такая с недюжинной прытью ворвалась в вагон метро. И только я собралась убрать стоящую рядом сумку, как она сама схватила ее, расчищая себе место. А на соображения, что вообще-то не принято трогать чужие вещи, выдала: «Ишь расставила, не видишь, людям сесть надо!» Не увидев людей, да и, попросту говоря, спасовав перед такой… витальностью и знанием, как надо, я пересела. В другой вагон.
Древние греки (а уж они-то все постигли гораздо раньше британских ученых) делили женщин по крайней мере на четыре категории. Одни — дочери Афины. Воплощение мудрости, рассудительности, решительности — равновеликие мужам. Надо сказать, редкий тип. Другие — дочери Геры. Их алтарь — семейный очаг. Домовитые, хозяйственные, практичные. Третьи — дочери Афродиты. Эти делают ставку на молодость, красоту, сексуальность. И порой небезуспешно. Ну и четвертые — дочери эриний-фурий. Пояснять, конечно, не надо.
Упомянутые моей коллегой Зинаидой Арсеньевой тетки — пожалуй, дочери Геры. Но если бы мир держался только на них, то он, постепенно становясь упорядоченным, замкнутым на семейных ценностях, матриархальным, пустился бы по кругу, без всяких прорывов и схождений с орбит. Само время стало бы цикличным. Недаром Зевс постоянно находил себе увлечения — Ио, Европа, Даная, Леда. Вообще я считала, что это некая метафора, условность — превращение Зевса, например, в быка, который увлекает за собой Европу. Ну как на картине того же Серова.
И была поражена, что греки представляли это себе предельно натурально — как на античном рельефе в Археологическом музее Ираклиона. На нем запечатлено соитие Леды и Лебедя, в которого превратился Зевс. Боюсь предположить, что подумал бы об этом один наш строгий депутат, а мне пришло в голову, что передо мной начало Троянского цикла: от их союза родилась Елена, узрев которую илионские старцы поняли горячность троянских и ахейских мужей, забывших о домашнем уюте и борще. Когда бы не Елена, Троя так и осталась бы заштатным полисом где-то в Малой Азии. И никакому Шлиману не пришло в голову ее искать…
Мир держится не на тетках. Мир держится на разнообразии.
