Учение Мишина живет и побеждает
Знаменитый тренер отметил 70-летие. И пообещал выпустить настольную книгу для фигуристов
Знаменитый тренер отметил 70-летие. И пообещал выпустить настольную книгу для фигуристов
Алексей МИШИН: Мое учение всесильно, потому что верно
У знаменитого тренера — юбилей. 8 марта подарки и гостинцы получают не только представительницы прекрасной половины человечества. Знаменитого тренера по фигурному катанию Алексея Николаевича Мишина в этот день поздравили с юбилеем: наставнику Евгения Плющенко исполнилось 70 лет. Чтобы побеседовать с ним не только о фигурном катании, но и о его жизни, корреспондент «ВП» отправился в подмосковный Новогорск, где Мишин готовил к юниорскому чемпионату мира Елизавету Туктамышеву.
Шоколад — какая горькая картошка!
— Алексей Николаевич, каждый юбиляр ощущает себя на столько лет, сколько дают ему близкие?
— У мужчин моего склада характера, если они не выброшены из активной жизни и не заболели, изменений в мироощущении обычно нет. Я так же чувствовал себя и в сорок лет, и в пятьдесят. Может, это оттого, что в детстве выжил чудом — война, разруха, голод.
— Помню, вы рассказывали: родились в Севастополе 8 марта, а уже в июне — бомбежки…
— Как ни странно, я никогда не читал в учебниках истории, что во время Великой Отечественной войны Севастополь начали бомбить еще до ее объявления. Хотя мама мне об этом говорила. Нас почти сразу же эвакуировали в Ульяновск. Мы попали в дом к замечательным людям. Глава семьи — адвокат, с глубокими дворянскими корнями, его называли «волжским Плевако». Он проиграл в карты семейное серебро. Но, видимо, война и связанные с ней экстремальные ситуации объединяют людей. И дворяне, которые имели с моей мамой шапочное знакомство — мой отец служил в советской армии вместе с их сыном, — нас приютили.
— Надо понимать, что эти экстремальные ситуации, вызванные войной, вас не миновали?
— В эвакуации я ел оладьи из картофельных очисток. У меня был рахит. Когда мы с сестрой ели суп (сестра старше меня на 9 лет), она проводила ложкой линию по тарелке и говорила: «Ты ешь отсюда, а я отсюда». Брала себе два куска сахара, а мне давала один. А когда я мычанием выражал недовольство, сестренка ломала два куска пополам, забирала мой кусок и оставляла два полкуска. Я тут же принимался за еду с чувством восстановленной справедливости, хотя в сумме имел один и тот же кусок.
Я до трех лет питался материнским молоком и вообще не говорил, только мычал. Один остроумный приятель (Эдуард Плинер, сейчас проживает в Америке. — Прим. ред.) нашел этому объяснение: мол, Мишин, хитрый парень, ждал, кто победит в войне, чтобы заговорить либо на русском, либо на немецком языке.
— Неудивительно: в те времена люди шпионили друг за другом, «под собою не чуя страны»...
— Ужасно! Отец рассказывал: в Смоленске, когда город оккупировали фрицы, муж его сестры помог какому-то немецкому солдату починить радиоприемник. Свояка с женой едва не посадили. В Нахимовском училище в Тбилиси, где преподавал мой отец, в ящике с книгами, который пылился у входа в нашу квартиру, завалялась монография «врага народа» Блюхера. Папу арестовали. Но товарищи спасли. А я надолго стал невыездным: ходил в Октябрьское отделение УКГБ к Николаю Патрушеву и просил выпустить меня за границу — на соревнования и тренерские семинары.
— Правда, что в войну ваш отец служил на боевом корабле?
— Нет, в морской пехоте. Командовал дивизионом 75-миллиметровых пушек. И что запомнилось: отец всю жизнь болел ангинами, но на фронте однажды заснул прямо в снегу — хорошо что хоть в ватнике, — а проснулся в луже, и после этого горло у него ни разу даже не запершило. ...Однажды он с фронта привез шоколад. А я все детство ел треклятые картофельные очистки. И поэтому, отведав шоколада, выпалил: «Фу, какая горькая картошка!».
— А как вы оказались в Ленинграде?
— Был приказ верховного главнокомандующего об организации военных учебных заведений. И моего отца отозвали с фронта — учреждать школу юнг на Соловецких островах. Один из его воспитанников — Валентин Пикуль. Затем папу перевели в Тбилиси, а оттуда — в Ленинград: преподавать в ВВМУ имени Фрунзе. Вся наша семья и перебралась в Питер.
На подиум вышел в ботинках
— В фигурное катание вы пришли в 15 лет — поздно по нынешним меркам. Но спортом до коньков, наверное, занимались?
— Нет. Не было спортивных секций в 1950-х годах. Спортшколы замещал спортивный двор — в доме на Загородном проспекте, 58/2, бывшем доме офицеров Семеновского полка. Там висела волейбольная сетка, а еще мы постоянно бегали по сараям. Но главным оставался конькобежный спорт. Мне сестра подарила коньки-снегурки, я их привязывал веревками к валенкам. И на углу Рузовской улицы и Загородного проспекта мы цеплялись крючком за машину, поворачивающую на Рузовскую, к нему привязывалась веревка, и мы так «шарашили» аж до Обводного канала.
— «Послевоенный, над веревкой» волейбол вас не увлек?
— Ни за что не догадаетесь, что именно меня по-настоящему в юности захватило… рукоделие. Я, будучи подростком, мастерил для мамы сундучки. Помните, у Агнии Барто: «Папа принес с работы настоящую пилу». Стибрил, стало быть. В те времена ни пил, ни досок было не достать. Еще я занимался радиотехникой, паял приемники. И как-то раз с приятелем задумали двустороннюю радиосвязь. Но для нее требовались микрофоны, а где их достать? Ясное дело, в ближайшем телефонном автомате — срезали трубку, приладили на ее место новую. Но ведь для двусторонней связи нужно два микрофона. И мы опять «пошли на дело». Но дворничиха, видимо, уже следила за телефоном и настучала в милицию. Нас с другом повязали. Спасло нас то, что мы считались мальчиками из приличных семей.
— Отца эта история, наверное, заставила задуматься?
— Да: чем же меня все-таки занять. И как-то, проходя по Невскому мимо Дворца пионеров, он увидел в Саду отдыха каток — такую огромную клумбу, вокруг которой заливалась дорожка. Все наше ленинградское фигурное катание вышло оттуда. Но папе сказали: «Товарищ Мишин, вашему сыну 15 лет, таких не берем». К счастью, на катке преподавала Нина Васильевна Леплинская, любимая ученица и одна из любимых женщин Николая Панина-Коломенкина, которая в меня почему-то поверила.
— Однажды вы обмолвились: Тамара Москвина, в паре с которой вы добились наибольших достижений как спортсмен, тоже испытывала угнетение от выступления в одиночном катании...
— Да, потому что ноги у нее были не слишком длинные для одиночницы. Выигрывает, например, Тамара чемпионат СССР, а на первенство Европы посылают не ее, а Татьяну Немцову. А в паре у нас сразу все совпало. Должен еще сказать о том, о чем не пишут никогда: большие спортсмены продвигают свой вид спорта, привносят в него много своего и нового. Когда закончили с катанием Людмила Белоусова — Олег Протопопов, создававшие на льду хореграфические постановки, их эра сразу же закончилась. И наступил век одиночников, соединенных в пару. Когда мы только начали кататься, помню, судья, мадам Водекран, говорила: «Это же одиночники выступают, почему же они прыгают и прыгают?» А нынче прыжки, выбросы — это узловые элементы парного катания.
— В своей книге «Золотые коньки с бриллиантами» Белоусова и Протопопов называют вашу пару «олицетворением чисто спортивного стиля» — эдаких роботов на льду, пусть хорошо натренированных физически и технически...
— ...Кстати, и у нашей пары были неплохие хореографические постановки. Мне, например, напоминают наш с Тамарой показательный номер «Хромой король» на музыку «Терьям-терьям».
— Как он возник?
— Сперва мы взяли показательным прокатом цыганский номер под песню Радмилы Караклаич, который тоже шел с большим успехом. Ну а идею «Хромого короля» подсказала Елена Дмитриевна Рожкова — хореограф, бывшая балерина. Тогда что было популярно? Либо медленная «Аве Мария», либо быстрые русский танец или твист. А тут вдруг — номер с образом. Но, разумеется, и «Размышления», и «Грезы любви» у Белоусовой и Протопопова — это серьезнейшие вещи.
— Ваша парная карьера длилась только три сезона. Почему она закончилась так быстро? Нынешние фигуристы катаются вместе не один олимпийский цикл.
— Ну, лидеры в парном катании были даже старше нас. И мы казались молодыми — относительно, конечно. Но еще за год до нашего последнего сезона Тамара вздохнула: «Леша, что же делать? Пора создавать настоящую семью». Все же мы осенью 1968 года решили на сезон остаться.
— В 1968 году на подиум чемпионата континента вы встали в ботинках. Почему?
— Просто лишь в последний момент выяснилось, что мы — призеры. Короткую программу откатали неудачно, пребывали в расстроенных чувствах. И когда нас вызвали на пьедестал, я даже не успел одеться. А Тамара, молодец, успела.
«Сердце орла» сразу не разглядишь
— Насколько сложно дался переход к тренерской деятельности?
— Благодаря моему папе, который был преподавателем теоретической механики и математики, я имел представление, что движение живых и неживых тел подчинено одним законам. Папа уже тогда внушал мне интересные идеи. Например, использование на тренировках отягощений. Объяснял, как центробежная сила или центростремительное ускорение влияет на само движение. И когда я закончил кататься, поступил в аспирантуру в Институт имени Лесгафта, то попал в такую круговерть, что тренерская деятельность увлекла всерьез и навсегда.
— За сорок лет, которые вы тренируете, через ваши руки прошли не одна сотня учеников. Как распознать среди них тех, у кого, согласно вашей поговорке, «сердце не цыпленка, а орла»?
— Настоящие таланты выявляются только в труде. Талант Леши Урманова «дремал». У Леши была болезнь Шляттера: под коленными чашечками висели эдакие «грецкие орехи», наполненные синовиальной жидкостью, которая «смазывает» колено. И ходил он как Пиноккио — не сгибая колен. Я не сразу распознал в нем одного из самых ярких представителей мужского одиночного катания. Леша Ягудин — маленький и хулиганистый, излишне коренастый, тоже не олицетворял собой идеал конституции, свойственной балетному искусству. Но бойцовские качества в нем были развиты сильно. Леша обладал исключительной силой воли, спроецированной на спортивную деятельность. Лиза Туктамышева, которая завоевала серебро на юниорском чемпионате мира в Южной Корее, несла на себе отпечаток эдаких... корявости и провинциализма. Но зато обладала высоким прыжком. А вот у Жени Плющенко явно угадывалась одаренность — он был даже в детстве очень музыкален и выразителен.
— Несколько лет назад, в канун столетия олимпийского триумфа Николая Панина, вы лично прикручивали коньки к ботинкам Андрею Лутаю. Рассказывают, что вы сами и сделали эти коньки. Неужели правда?
— Не совсем так. Ботинок я не тачал. Но раньше, когда у нас еще существовала фабрика спортивных изделий, на ней готовили ботинки с голенищами, похожими на тряпки. Просто тряпочные голенища с одним слоем кожи. Я их переделывал на манер западных ботинок, которых было не достать, — искал куски специальной кожи, вырезал формы и вклеивал в голенища. Игорь Борисович Москвин — вот он рукодельник: лично из бронзы готовил коньки для Тамары.
— Едва ли нынешние тренеры задаются вопросом, как прикручивать коньки к ботинкам, как затачивать их...
— ...А мы с Виктором Шапиро разрабатываем фигурные коньки без каблуков. Каблуки у фигурных ботинок остались исторически. Раньше голландцы ходили друг к другу в гости в ботфортах на каблуках, в которых вырезалась продольная прорезь, а в конек ставился штифт. Такой конек не свалится с ботинка. Но сейчас ни в одном виде спорта не осталось такой обуви, разве что в гольфе.
— Как продвигается разработка комплекса датчиков для фигуристов? И, кстати, что это такое?
— В них применяются технологии, которые используются в ракетах, на подводных лодках. Фигуристы как «усталые подлодки». Снимать прыжки на камеру — каменный век. Нами разработаны такие устройства, аналогов которым в мире нет — в них встроены микроскопические, с ноготь, гироскопы. Мелкие детали, которые в них движутся, весом в тысячные доли грамма — иначе они были бы излишне инерционными. На основе системы Шапиро разработана новая методика совершенствования прыжков, вращений и даже «транзишн» — элементов прежних обязательных упражнений: тройки, скобки, выкрюка, петли. И танцевальных твиззлов, кстати, тоже. На пояс фигуриста надевается коробочка, и датчики на теле передают в нее радиосигналы. Без проводов. Фигуристам это не мешает, и мы имеем объективную информацию о том, насколько правильно он вертит телом.
— Начался новый олимпийский цикл. Изменились ли расклады в фигурном катании, учитывая, что на тех же «транзишн» нынче можно заработать больше баллов, чем на прыжках?
— А подход к судейству не изменился. Просто в мировом сообществе фигурного катания стали думать в правильном направлении. Большинство спортсменов избегают рисковать, исполнять четверной прыжок в короткой программе. Вспомните — из 30 участников чемпионата Европы в Берне этот элемент был в арсенале по короткой лишь у четверых. И все брали уроки у меня — мой ученик Артур Гачинский, бельгиец Кевин ван дер Перрен, который лет десять «толкался» на моих сборах, швед Андриан Шультайсс, которого тренирует Евгений Лутков, ну и Бриан Жубер. Но разве это много?
Не хочу охаивать других
— Сформулируйте еще раз: «Учение Мишина всесильно, потому что оно…»
— Правильно. Не осталось уголка на земном шаре, от Новой Зеландии до севера Канады, где фигуристы не делали бы придуманных мной упражнений. Причем не просто упражнений или движений. Система Мишина — это подход. Или же, если угодно, метод — научно обоснованный и проверенный временем.
— Большинство великих тренеров давно издали мемуары. Когда же выйдет в свет книга воспоминаний Алексея Мишина?
— Под занавес спортивно-тренерской карьеры думаю выпустить откровенную мощную книгу, которая станет настольным пособием для сотен тренеров. Она стала бы намного более весомым вкладом в наше дело, чем мемуары, в которых я бы скрытно восхвалял себя и охаивал других.
Беседовал Евгений КОВАЛЕНКО
Фото Льва МЕЛЬНИКОВА и Бориса ОСЬКИНА
