Лариса Голубкина: Петербург — город моей первой любви
Знаменитая актриса готова петь «Давным-давно» до ста лет
9 марта Ларисе Голубкиной исполнилось 75 лет. К юбилею она подготовила передачу «Романтика романса», которая вышла на телеканале «Культура» 8 марта. Репетировала почти две недели и побеседовать с журналистом «Вечернего Петербурга» согласилась лишь на следующий день после итоговой записи программы.
«Только учтите: я пришла домой ночью, уснула почти в пять утра и еще еле живая, так что говорить с вами буду лишь до тех пор, пока у меня трубка из рук не выпадет, — многообещающе начала беседу Лариса Ивановна. — И пожалуйста, без шаблона: когда вы родились, выросли, где жили, что папа сказал, что мама сказала, в каком году снялись, в каком женились, развелись… Разговора не получится!» Но я собирался поговорить совсем о другом…
Воспитание чувств
— Лариса Ивановна, у нас недавно в Шереметевском дворце (ныне это филиал Театрального музея) прошла выставка «Петербург Людмилы Гурченко». Людмила Марковна немало снималась на «Ленфильме», и остался материальный след этого. Вы ведь тоже снимались на нашей киностудии. Существует ли «Петербург Ларисы Голубкиной»?
— Да, конечно же. Но он существует в моей душе. Со съемками на «Ленфильме» связан большой период в моей жизни, в 1963 году, когда я первый раз сюда приехала сниматься у Иосифа Ефимовича Хейфица в фильме «День счастья». После «Гусарской баллады» это был мой второй фильм — и знаковый для меня, потому что мне предложил работу такой режиссер, как Хейфиц.
— А как получилось, что вас пригласили на «День счастья»?
— Ну, не знаю как. Меня вызвали, приехала на пробы — и утвердили. От съемок самые приятные воспоминания. В Летнем саду снимали, на Неве, на Марсовом поле ночью. А еще я жила в гостинице «Астория». Если я до этого, в 1960 году приезжала в Ленинград студенткой, жила в общежитии, ездила на трамваях, ходила пешком — то в 1963-м я уже приехала сюда как кинозвезда, и меня поселили в «Асторию» и возили на машине. Но я все время думала: «Что происходит? Еще позавчера я только школу закончила, лет пять тому назад — и я вроде уже какая-то другая?» Но мне казалось, что я другой не была. И не стала. Хотя «Асторию» я полюбила и, приезжая в Ленинград, всегда старалась в ней остановиться.
«День счастья»
— Выходит, в первый раз в наш город вы приезжали еще до киносъемок?
— Да, зимой в начале 1960 года, когда я училась на первом курсе ГИТИСа. А в Ленинграде были спортивные соревнования творческих вузов СССР. И я ездила играть в настольный теннис. Изображала из себя спортсменку (смеется).
Помню, был страшный мороз, Нева замерзла. И мы ходили пешком по льду, от Медного всадника на другой берег к Академии художеств. И здесь я почувствовала, как прекрасен ваш город. Запомнились и таблички с отметками высоты наводнений на стенах домов, и то, что по такому огромному городу приходилось ездить в основном на трамвае. Помню, к родственникам на Черную речку из центра города ехала почти час.
А еще — следы бомбежек и обстрелов на домах. Было ощущение, что война была прямо-таки вчера. Это меня просто сразило. В Москве я ничего подобного не чувствовала.
— Насколько я знаю, с Петербургом связан еще один важный момент в вашей жизни…
— Да. Я здесь впервые влюбилась. В общежитии мы — трое студентов из ГИТИСа — познакомились с нашими соперниками. Они были из Эстонии. И вот один из эстонцев (потом он стал очень известным художником), Олев Субби, он был старше нас лет на десять, как-то завел разговор, из которого я, в общем-то впервые, узнала о страшной странице нашей истории. Он как-то так спокойно сказал, что недавно из лагеря вернулся — и поступил на первый курс Академии художеств в Таллине. И рассказывал… Знаете, как-то так не жестко — просто как о некоем событии в жизни. Его выслали потому, что брат якобы сотрудничал с немцами. Так ли это было — никто не знает.
Если бы можно было меня в этот момент снять крупным планом — глаза мои словно плошки какие-то стали! Я не могла поверить: как это так? Ни с того ни с сего 17-летнего молодого человека высылают в Красноярский край! Никогда никто не рассказывал про лагеря, про ссыльных в нашей стране. Про 37-й год я уже позже по секрету узнала от мамы — как было страшно им тогда. Мама говорила, что каждую ночь в дом приходили, и все в общем-то не спали, сидели около двери и ухо прикладывали: не к нам ли идут?
Я обо всем впервые услышала от Олева, и мне было его безумно жалко. И вот, если это здесь применительно, «она его за муки полюбила, а он ее — за состраданье к ним». Так что Ленинград — еще город первой моей любви.
После соревнований мы разъехались — и виделись потом только два раза в жизни. В 2013 году он умер.
Я всегда была подкреплена Петербургом
— В фильме «День счастья» город снят просто завораживающе. Кажется, что такая история, такие люди могли быть только в Ленинграде…
— Действительно, какие люди… После фильма «День счастья» я прикипела к Ленинграду — Петербургу на всю оставшуюся жизнь — благодаря Марии Иосифовне Давыдовой, ассистенту режиссера у Хейфица на этом фильме. Она была старше меня лет на двадцать. И как-то однажды пригласила к себе в дом. В совершенно ленинградский, сказочный дом, где она жила с мамой. Настоящая петербургская интеллигентная семья. И я застряла в этом доме на всю свою сознательную жизнь.
Когда я приезжала в Петербург, я, едва разместившись в гостинице и приведя себя в порядок после поезда, уже на завтраке была у Марии Иосифовны. Ее мама завтрак всегда устраивала в гостиной, стелила белую скатерть… И компания в этом доме собиралась всегда интересная. Иннокентий Смоктуновский, Алиса Фрейндлих, Михаил Глузский, Светлана Тома, Генрих Маранджян, оператор Хейфица… Кто приезжал из Москвы, кто жил в Ленинграде — все собирались у Марии Иосифовны.
Это было мое любимое место в Ленинграде — Петербурге — улица Восстания, 22. И город стал мой любимым именно через эту семью, через этот дом.
— Мария Давыдова умерла в 2002 году…
— Но связь с Петербургом у меня не пропала. Моя дочь Маша была замужем за Колей Фоменко 13 лет, а у него родители жили в самом начале Невского, я с Машей и Колей к ним ездила. И брат Андрея Миронова, Кирилл Ласкари — артист балета, балетмейстер — жил на Большой Морской. Кира нас познакомил с Юрием Темиркановым. Какой гостеприимный у него с Ирочкой — увы, тоже покойной — был дом! Мы ездили к ним, они к нам. Так что я всегда была подкреплена Петербургом. Такое тепло, такая радость воспоминаний…
Могла породниться с царским домом
— Вы сказали, что полюбили «Асторию»…
— Да. И знаете, какая история у меня благодаря этому произошла? Я ведь могла породниться с российским царским домом, с семьей Романовых!
— Не может быть!
— Во время съемок я познакомилась с переводчицей из «Интуриста», который тогда находился на другой стороне Исаакиевской площади, в здании бывшего посольства Германии. И вот как-то она мне говорит: «Не хочешь ли ты, Лариса, сходить со мной и с человеком, которого я сопровождаю, в Эрмитаж, причем посетим и запасники? Между прочим, он племянник Николая Второго!»
Он оказался мужчиной лет сорока, приехал из Америки. Кстати, русский язык прекрасно знал, был профессором славистики.
И вот мы втроем — племянник Николая II, переводчица из «Интуриста» и я — пошли к Зимнему дворцу. Я все время напряженно смотрю на этого человека — и спрашиваю: «А вот скажите, что вы ощущаете, внутри что с вами происходит, когда смотрите на Зимний дворец? Ведь этот домик-то фактически ваш! Вы же можете переселиться в него сейчас же!»
Причем заметьте — это был 1963 год. Такая с моей стороны, может, даже бесшабашность.
— И что он ответил?
— Он сказал: «Это у вас возникла такая мысль! А мне даже в голову такое не могло прийти. Я иначе смотрю на этот город сейчас. То есть я вот впервые приехал — и просто внимательно смотрю на него, вбираю впечатления». А потом мы плавали на каком-то теплоходике. И что уж там произошло, не знаю, но в какой то момент они с переводчицей исчезли — и я больше этого племянника не видела.
Но самое смешное было дальше. Прошло лет двадцать, мы с Андреем Александровичем были в гостях в Москве у кого-то — и вдруг я вижу эту переводчицу! И она мне говорит: «Лариса, вы меня узнаете?» И продолжила: «А тот мужчина, племянник Николая II, спросил у меня: «Кто эта девушка? Я на ней женюсь!» Представляете? Но она работала в «Интуристе», видимо, как-то постаралась его увести.
А Андрюша это все слышит и говорит: «Господи! Ну чего же вы лишили нашу семью?! Мы же столько могли бы иметь в Америке. Лариска бы вышла замуж и присылала бы мне галстуки американские, хорошие носки оттуда!»
Я больше не видела никогда этого царского племянника. Да и был ли он племянником? Поди проверь …
От редакции. Речь, видимо, идет о Гурии Николаевиче Куликовском-Романове (1919 — 1984 гг.), который был сыном великой княжны Ольги Александровны, сестры Николая II, и, таким образом, действительно приходился племянником последнему русскому царю. В начале 1960-х Г. Н. Куликовский-Романов находился в разводе и вполне мог жениться на Ларисе Голубкиной. Он также был профессором-славистом, только не в США, а в Канаде. Так что история вполне реальная.
Муж и жена вместе сниматься не могут!
— Еще одна ленфильмовская картина — «Трое в лодке, не считая собаки» Наума Бирмана, — единственный, где вы с Андреем Мироновым снялись вместе…
— Я считаю, мне просто повезло, что нам все-таки удалось сняться вместе (пауза). Знаете, сейчас как-то по-другому смотрят на такие вещи. А в Советском Союзе — да вы что! Это рабочие династии могли быть, а у актеров — ни-ни!
С другой стороны, мы еще и сами так воспитаны были. Я вот помню, музыкальный редактор с телевидения — это был где-то конец 1970-х — предложила нам с Андреем вести какую-то музыкальную программу. И мы отказались! «Ой, вдвоем? Ни в коем случае! Ну что про нас скажут! Муж с женой вместе в кадре»…
— То есть «Трое в лодке…» — это, по существу, единственный раз, когда вы с Андреем Мироновым снялись в одном фильме?
— Да. И это даже очень хорошо, потому что, я думаю, если бы мы работали совместно, то вряд ли 14 лет вместе прожили. Разошлись! Были бы споры какие-нибудь (смеется), выяснение отношений …
— Да уж. Две такие яркие творческие личности. И тем не менее вы уживались…
— Ну, жили нормально. И в голову нам не приходило, что мы оба яркие личности… в своей квартире! Да и выйдя из квартиры — тоже. Мы, знаете, себя такими не считали. Андрюша патологически любил театр, просто свою профессию. И так был ею увлечен и занят, что мало уделял внимания тому, знают его, не знают. Он иногда спрашивал, когда мы приезжали на концерты, у администратора: «Ну, зритель-то придет сегодня? А вдруг зал будет неполный?»
Я думаю, что скромность — это хорошее качество, с одной стороны. А с другой — не очень. Вот нынешнее поколение продемонстрировало, что надо во всеуслышание о себе говорить, шуметь…
— Похоже, это не про вас. Ведь после фильма «Трое в лодке» — неожиданный пятнадцатилетний перерыв, ни одного игрового фильма!
— Ну, вы знаете, это же не зависит от тебя! Я считаю, что наша профессия страшно рабская. Она зависит от режиссера. Она зависит еще от окружения. Кого-то ты раздражаешь, кому-то не хочется, чтобы ты снималась. Говорят: «Ну хватит, она и так уже звезда, ну пусть отдохнет». Или: «А зачем ей деньги? У нее и так они уже есть». И такие разговоры были, такое могут сказать.
А я никогда не была из тех, кто дерется за роли, ставит условия.
Гусарский характер
— Можно ли сказать, что «Гусарская баллада» — «день счастья» в вашей карьере?
— «Гусарская баллада» была не день, а полгода счастья (смеется). А потом всю жизнь — большая радость.
— Но с другой стороны… Я читал, что вы спокойно относитесь к тому, что иной раз вас называют актрисой одной роли.
— Ну да, говорят. И пусть говорят. Дай бог каждому по одной такой роли!
«Гусарская баллада»
— Однако не было ли у вас мысли, что «Гусарская баллада» радикально изменила вашу жизнь? Вы, например, могли бы стать оперной певицей. Ваш педагог в ГИТИСе Мария Максакова прочила вам блестящую карьеру…
— Ну, никто этого сказать не может. Я все равно всю жизнь пела — пусть не в опере. Мне кажется, с одной стороны, главное у меня, в природе моей — музыкальность, голос, тембр. Но характер у меня, может быть, не для такой работы. Потому что если уж быть оперной певицей, то надо быть номер один. А чтобы быть номер один — это очень большая, сложнейшая работа. Способна ли я была для этой работы — не знаю.
Какое счастье, что в моей жизни была «Гусарская баллада». И до сих пор, как только я пою «Давным-давно, давным-давно» (поет), даже мне сто лет, допустим, а я пою тем бодрым, молодым голосом. Задорным.
Это мой характер. Это мой ха-ра-ктер! Гусарский.
Как себя вести в тяжелой ситуации
— Ваш гусарский характер помогает пережить современную ситуацию, кризис?
— Знаете, просто так сотрясать воздух своими переживаниями не хочется. В такой ситуации всегда меньше надо говорить, надо что-то полезное делать. А что делать полезное в этой ситуации, я не знаю.
Но я знаю, что надо не хаять страну, власть и не сталкивать лбами всех. Я остаюсь жестко, четко на своей позиции.
Хотя неизвестно, как бы я себя повела, если бы я попала в очень тяжелую ситуацию. Например, я очень много летаю. И думаю подчас: «Ну, вот что-то случается. И самолет падает. Как я себя буду вести в этой ситуации?» Там ведь неважно: упал — все, тебя уже нет. И как ты себя вела в последние мгновения жизни, никто не знает. Веди себя, как хочешь, как тебе твоя внутренняя организация подсказывает.
И все равно. У меня был случай: я возвращалась из Владивостока, уже подлетала к Москве — и что-то самолет не садится. Круг один, второй, третий. То резко поднимется, то резко опустится. Мне было так страшно. Но я посмотрела вокруг, как себя ведут люди. Кто-то уже начинал терять самообладание — и я поняла, что, наверное, мне стыдно устраивать истерику. Даже если меня не будет через три секунды.
Вот моя мама болела, лежала в госпитале с инсультом — в неврологическом отделении. Вы знаете, в таком состоянии люди все ориентиры теряют. Так вот, ведет меня медсестра по коридору и говорит: «Ваша мама единственная не капризничает. Даже в беспамятстве она извиняется». Я тогда очень загордилась…
И это я сейчас вам говорю — знаете, для чего? Для того чтобы организовывать себя. Дальше, на всякий случай. На всякий тяжелый случай. Чтобы не распускаться. Вот!
Бабушку не играю
— Лариса Ивановна, сейчас что в вашем творческом багаже?
— Ну вот, Ма-Мурэ я сыграла, заглавную роль в одноименном спектакле в Театре Российской Армии. 106 лет бабушке.
— Я видел ее в исполнении Елены Николаевны Гоголевой в Малом театре…
— Она там, наверное, на бабушку была похожа, да?
— Была.
— А я, наоборот, на бабушку не похожа — внешне. Да, там я первый акт в коляске езжу, меня возят. А во втором акте я словно молодею. Потому что там все время идет разговор о ее любви — единственной, которая была в ее жизни. И мне это нравится, очень это нравится. Надеюсь, зрителям тоже. Бывают даже аншлаги. А у нас ведь зал — две тысячи мест!
Так что это самое главное в моей жизни сейчас — этот спектакль. К сожалению, он пока крайне редко идет — один раз в месяц. Пока поезд еще не набрал нужной скорости.
А еще я играю в Пушкинском «Девичник клаб». Аншлаги, зал битком. Играю антрепризу «Пигмалиона». А спектакли по Островскому в Театре Российской Армии я уже отыграла — «Поздняя любовь», «Сердце не камень». Остались лишь «Волки и овцы», но идет он тоже редко.
И конечно же, выступаю с концертами. Это меня подпитывает. Вот вчера у меня был концерт — запись передачи «Романтика романса» на телеканале «Культура». Не знаю, как это все смонтируется, но в процессе, от того, что полный был зал зрителей и такое от них тепло исходило, я себе позволяла некоторую свободу на сцене. Я уже думаю: правильно, хорошо сделала или нехорошо — неважно. Ибо я чувствовала, как тепло ко мне относятся зрители. Было так легко, просто.
…Вы знаете, как хорошо мы с вами поговорили, — сказала в заключение Лариса Ивановна. — Я никогда никому не давала такого интервью. Трубка уже у меня выпадает из рук. Поставим на этом точку.
