Джулиано Ди Капуа: Если нас не повяжут после премьеры, наделаем шуму
«Театро Ди Капуа» репетирует новую постановку. На этот раз известный актер и режиссер обратился к мифу о Медее, увидев трагедию совсем в ином ракурсе, чем Еврипид.
«Театро Ди Капуа» репетирует новую постановку. На этот раз известный актер и режиссер обратился к мифу о Медее, увидев трагедию совсем в ином ракурсе, чем Еврипид.
Для того чтобы поговорить с режиссером и исполнительницей главной (и единственной) роли Илоной Маркаровой о грядущей премьере, мы воспользовались приглашением и посетили их в репетиционном помещении. В день нашего визита репетиции не было, так как весь зал был превращен в мастерскую, где под руководством известного художника из театра «АХЕ» Павла Семченко изготавливались аксессуары и реквизит для спектакля «Медея. Эпизоды». И тут мы узнали, «из какого сора» рождаются театральные чудеса!
Например, для костюма Медеи мастерам понадобились пластмассовые манекены, резиновые клизмы, старые сумки, которые веревкой приматывали на пояс актрисе. Медные миски превратились в музыкальные инструменты, а «барабанные палочки» заменила кухонная утварь. В творческом процессе придумывания костюмов и реквизита принимали участие все, а режиссер лично бегал в магазин за какими-то недостающими деталями. Вообще атмосфера в группе была дружеская и творческая, было видно, что здесь собрались единомышленники, люди, которые говорят друг с другом на одном языке.
Монологи Медеи написаны в стиле панк-рок
Пока режиссер отсутствовал, мы поговорили с Илоной Маркаровой, узнали у нее, почему вдруг древняя история о детоубийце Медее показалась им сейчас актуальной.
— У меня не было желания сыграть именно Медею, но так получилось, что этот древний миф лег на мысли, которые меня уже давно волновали, и отразил темы, на которые мне хочется поговорить, — рассказала Илона. — А волнует меня шовинизм и ксенофобия новой России, положение гастарбайтеров в нашей стране и отношение к ним в нашем традиционно космополитичном городе — их держат за людей второго сорта! Ведь Медея была эмигранткой, она приехала из маленькой страны Колхиды (это западная Грузия) в тогда недавно сформировавшуюся и с большими империалистическими амбициями Грецию, она принесла им пользу: привезла золотое руно (секрет добывания и обработки меди, о котором так мечтали греки). Во время страшного голода научила греков есть конину, тем самым спасая их от чумы, лечила, учила. Ведь она приехала в Грецию во время страшного упадка. Но в какой-то момент перестала быть им нужной. Нас с Джулиано волнует эта тема еще и потому, что мы сами — гости в этом городе. Джулиано — двойной эмигрант: он итальянец, который вырос в Швейцарии и уже 15 лет живет в России. Я приехала в Россию из Грузии и не могу оставаться равнодушной к тому, что сейчас происходит между этими странами.
— Вы ставите «Медею» Еврипида?
— Нет, текст для нашего спектакля написал Леха Никонов, лидер группы «ПТВП», гениальный поэт. Это настоящий панк-рок, бескомпромиссный политический месседж. Он написал 10 монологов для Медеи, в которых говорится на актуальные современные темы.
— В спектакле одно действующее лицо?
— Там есть Медея и музыканты, они тоже действующие лица. С нами работают музыканты группы «Uniquetunes». В этом спектакле не может быть безразличных людей, здесь нельзя просто присутствовать. А вот ребята из этой группы очень классные, они политкорректны и придерживаются широких взглядов. Они еще свежие, готовы экспериментировать; ту музыку, которая будет звучать, создали специально для спектакля. Изначально мы хотели, чтобы в спектакле был мужской грузинский хор, но оказалось, что его в Питере не найти: кого не депортировали, тот боится! Поэтому есть два замечательных саксофониста и один кларнетист, которые создают грузинскую музыкальную канву. Будет еще много визуальных образов, которые мы вместе делаем с помощью Павла Семченко.
— Почему вы будете играть премьеру не в Мюзик-холле, а в Центре Курёхина?
— Потому что мы объединяем современную поп- и рок-музыку с театром: мы хотим привлечь молодежь, а она охотнее туда ходит, чем в академический театр, — и мы надеемся, что они придут и к нам.
Медея не убивала детей! Она убила только соперницу!
Джулиано Ди Капуа раскрыл нам свою, «мужскую», версию «Медеи».
— Джулиано, почему именно «Медея»?
— Потому что я люблю женщин, особенно женщин сильных, бескомпромиссных, способных самозабвенно любить. Пьеса Еврипида, к сожалению, плохая. Она была плохой еще в то время и проиграла на всех конкурсах, невзирая на то что Еврипид взял и переделал финал. Пьеса стала знаменита, потому что в ней до пошлости простой и понятный сюжет: мужчина ушел к молодой жене, а старая мстит из ревности. В мифе Медея не убивает своих детей, а «только» невесту мужа (достойное желание любой женщины). Детей же она приводит в церковь и оставляет там, а жители Коринфа забивают их камнями. Но об этом уже никто не помнит, заслуга оппортунизма Еврипида в том, что Медея везде стала детоубийцей. На самом же деле она — жертва черного пиара. Я понимаю, почему это было сделано: надо было работать на воссоединение страны, на новую национальную идею, чтобы греки почувствовали, что они едины, так что самое время было чернить «хачиков». А что может воздействовать сильнее Беслана? Вот про это наша пьеса: всегда нужен какой-то враг вблизи, на которого можно все списать. В спектакле акцент на том, что, хотя Медея была отнюдь не сахарная, но детей убила не она. Медея и Ясон — из разряда таких пар, как Бонни и Клайд или Микки и Мэллори из «Прирожденных убийц». Всегда были такие любовные пары грабителей, и современная романтика не может без них. Но у наших героев история заканчивается неожиданно: надоела жена, расхотелось приключений, хочется сесть на трон и нажить себе животик, а она — бунтарка, она на родине бунтовала и здесь бунтует. Медея не принимает застой как образ жизни, ей надо непременно идти дальше. А все интересные художники, поэты, писатели, изобретатели, гении науки всегда были бунтарями: в русском театре — это позиция Треплева, которому хочется новых форм и нового театра. Медея — замечательный образ, через который мы можем сказать: «Ребята, застой — это страшное дело!» Я чувствую, что мы в России зашли в определенный круг и остановились. Приехав в Россию в 1995-м, я смотрел телевизор, и тогда свобода слова была другой. Сейчас люди боятся участвовать в моей постановке. Ну, посмотрим, если нас не повяжут после премьеры, то шуму наделаем!
