«С любовью и всякой мерзостью»

Холден в грош не ставил ценности большинства, измеряющих успех количеством денег на банковском счете. Зато ему было дело до того, куда деваются в холода утки, обитающие в теплое время года в пруду в Центральном парке.

Скончался знаменитый американский писатель Джером Дэвид Сэлинджер.

Любимым литературным героем для многих из тех, кто был подростком в шестидесятые — семидесятые, стал вовсе не пионер-герой Тимур, а нью-йоркский трудный подросток Холден Колфилд из романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи», который был издан у нас в журнале «Иностранная литература» в переводе абсолютно гениальной и неподражаемой Риты Райт-Ковалевой. В том, что она гениальна, может убедить один только перевод названия романа, которое в оригинале звучит как «Кэтчер во ржи». Но, во-первых, кто в СССР знал такие тонкости американской игры в бейсбол, чтобы понимать значение слова «кэтчер»? А во-вторых, название русского перевода — «Над пропастью во ржи» — звучит куда как более выразительно и философски. И за эту красоту и выразительность можно простить Рите Райт даже неточности. Например, когда Холден с приятелями вместо просмотра кино (которое, по его признанию, ненавидит) решает «съесть по котлете». Сейчас-то любой школьник перевел бы как «гамбургер». Но тогда ведь никто даже не слышал про «Макдоналдсы».

В СССР роман, написанный Сэлинджером в 1949 году и опубликованный в 1951-м, вышел в 1961-м — годы «оттепели». Но даже тогда критики писали о нем примерно так: «Роман представляет собой исповедь семнадцатилетнего Холдена Колфилда, сына богатых родителей, сбежавшего из частной школы в Пенсильвании. Действие происходит в сочельник 1949 года. Герой романа, юноша, нервически-взвинченный «пофигист», в чьей нелюбви к окружающим сквозит капризная нетерпимость избалованного подростка, ругает «дурацкую школу», «кретинов»-одноклассников, «показушников»-учителей. Ненавидя всех и вся, он как бы в отместку нарушает общепринятые правила поведения, нарочно проваливает экзамены и убегает в Нью-Йорк».

И ведь не поспоришь! Холден по сути дела и впрямь трудный подросток: сбежал из школы и болтается по ночному Нью-Йорку, не пропуская ни один попадающийся на пути бар. Почему же столько людей увидели в нем родную душу? Потому что его вызов, его обреченный на провал одинокий бунт против «липы и показухи» многих социальных ритуалов нам, рожденным в СССР, пожалуй, был даже ближе и понятнее, чем американским сверстникам.

Холден в грош не ставил ценности большинства, измеряющих успех количеством денег на банковском счете. Зато ему было дело до того, куда деваются в холода утки, обитающие в теплое время года в пруду в Центральном парке.

Жаль, что по роману так и не поставили фильм. Сэлинджер, увлекшийся дзэн-буддизмом и удалившийся в 1965 году от мира, не давал разрешения, отвечая из своего приюта отшельника примерно так: «Боюсь, что Холдену это не понравится». Парень ведь не любил кино, помните?

Ну а сам роман вот уже полвека издается огромными тиражами. Ведь как бы ни менялся мир, каждое последующее молодое поколение открывает его заново и знакомство с ним все так же болезненно. Потому и сегодня многие могут подписаться под словами Холдена, признававшегося: «А увлекают меня такие книжки, что как их дочитаешь до конца — так сразу подумаешь: хорошо бы, если бы этот писатель стал твоим лучшим другом и чтоб с ним можно было поговорить по телефону, когда захочется».

И хотя поговорить с Сэлинджером по телефону уже не получится, для миллионов своих поклонников он навсегда останется лучшим другом.

Можно вопрос?

Что лично для вас значит имя Джерома Сэлинджера? В чем, на ваш взгляд, магия его романа «Над пропастью во ржи»?

Корреспонденты «ВП» задали этот вопрос современным писателям.

Елена Чижова, лауреат премии «Русский Букер»:

— Когда я слышу имя Сэлинджера, вспоминаю свою школу. В девятом классе на уроке домашнего чтения мы читали «Над пропастью во ржи». Мало сказать, читали. Пересказывали близко к тексту. Так что эту книгу я пересказала в оригинале от первого до последнего листа.

Я не думаю, что эта книга как-то особенно сильно повлияла на мое мироощущение и литературный вкус, но эту интонацию — очень искреннюю, но в то же время чуть-чуть стеснительную и скрытную — я с тех пор навсегда запомнила. Она до сих пор кажется мне подлинным голосом юного человека — умного, глубоко чувствующего, тонкого. Эта книга стала голосом целого поколения. Жаль, что у нынешних российских школьников нет «своей книги» такого же литературного уровня.

Александр Мелихов:

— Для меня имя Сэлинджера — что-то бесконечно трогательное и нежизнеспособное. Он влиял на меня только в очень ранней юности. Когда было сладостно ощущать себя благородным, тонким и ранимым среди жизнерадостного жлобья. Сейчас я знаю, что и жлобье внутри себя такое же благородное и трепетное, а я, наоборот, уже не ощущаю себя особенным. Я тоже порядочное жлобье. Магия романа «Над пропастью во ржи» заключается, как мне представляется, в чувстве красивого одиночества, непонятости, нездешности. Кого не чарует греза «Я не создан для этого мира»?

Дмитрий Быков:

— Сэлинджер для меня — предмет неотступного многолетнего интереса, горячей любви и столь же горячего раздражения. Его творчество влияло на меня, но скорей от противного: я очень старался не испытывать той враждебности к миру и умиления перед собой, какие переполняют его любимых героев. Магия романа — в точной фиксации подросткового мироощущения, со всей его жестокой сентиментальностью и почти невыносимой остротой малейших переживаний.

Подготовили Зинаида АРСЕНЬЕВА и Елена Елагина