Выросшие в СССР
Продолжаем публикацию воспоминаний сеньора Вирхилио де лос Льяноса Маса о годах, проведенных в Ленинграде. Напомним, Вирхилио был среди испанских детей, эвакуированных в 1937 — 1938 годах в Советский Союз из Испании, охваченной гражданской войной.
Продолжаем публикацию воспоминаний сеньора Вирхилио де лос Льяноса Маса о годах, проведенных в Ленинграде. Напомним, Вирхилио был среди испанских детей, эвакуированных в 1937 — 1938 годах в Советский Союз из Испании, охваченной гражданской войной.
(Продолжение. Начало в номерах за 16, 30 июля и 13 августа)
Война и блокада
«Дети Испании, дети России», как нас назвал журналист Эдуард Аренин в газете «Вечерний Ленинград», разделили тяготы, выпавшие на долю советского народа в годы Великой Отечественной войны. Молодые испанцы участвовали в героической защите Ленинграда. Вместе с другими жителями города они страдали от голода, болезней и холода. Десятки испанских добровольцев отдали жизнь, защищая город, ставший им родным, защищая страну, давшую им приют в тяжелый час. Как тут не вспомнить строки Расула Гамзатова, посвященные Ленинграду:
Ты выбивался из последних сил,
Ты пить хотел, но воду не просил, —
Солдаты просят воду перед смертью.
А ты сражался…
Ты стоял…
Ты жил.
Элоина Рапп, девушка из северной испанской провинции Сантандер, в довоенном Ленинграде дружила с моей сестрой Кармен. Как другие старшие испанцы-детдомовцы и моя сестра, Элоина провела 240 дней в блокадном Ленинграде, ухаживая за ранеными в госпиталях.
...Ученый-медик Мигель Марко Игуаль, занимающийся историей испанских врачей и медсестер, участвовавших в войне, недавно прислал мне следующее письмо: «Дорогой Вирхилио! Я проверил списки испанцев, работавших в госпиталях осажденного Ленинграда, — их было девятнадцать человек. Они работали медсестрами/медбратьями, нянечками, уборщицами и т. д. Вот имена этих 15 девушек и 4 юношей: Мария Пардина, Изабель Аргентина Альварес, Aлисия Касанова, Mария Луиза Диез, Ирен Мартинес, Фермина дель Валье, Хорхе Виво, Руфино Гонсалес, Хосефина Маркос, Висента Сакристан, Кармен де лос Льянос, Кармен де лос Риос, Элоина Рапп, Нестор Рапп, Кармен Маррон, Кармен Кастро Маринас, Хосе Аргуэльес, Aурина Альен и Луиза Альен.
После войны Элоина поступила в МГУ на исторический факультет, в 1953 году защитила диссертацию. Долгие годы преподавала в МГУ, в течение четырех лет работала на Кубе. В ее богатом трудовом резюме не отражены драматические события, которые ей довелось пережить подростком в самом начале Великой Отечественной. В 1978 году Элоина написала статью «Героическая защита Ленинграда» для испанского журнала «Новая История», где рассказала о своем личном опыте жизни в осажденном городе. Под заголовком «Испанские добровольцы против немецких захватчиков» Элоина свидетельствует: «С 30 июня начали формироваться отряды народного ополчения, а с начала июля — также и партизанские отряды для сопротивления оккупантам. Вместе с советскими людьми добровольцами на фронт ушли около сотни испанцев — рабочих завода «Электросила» и студентов различных вузов и техникумов Ленинграда. Некоторые прибавили себе лет, чтобы их взяли на фронт: Хосе Аргуэльес, Элой Альварес, Нестор Рапп, Цельсо Фернандес и другие. Им не было требуемых семнадцати...»
Защищая Ленинград, погибли на фронте испанские ребята.
Элоина Рапп провела 240 дней в блокадном Ленинграде.
В Петербурге на здании бывшего детского дома на Тверской улице укреплена мраморная плита. Надпись возвещает, что отсюда ушли на фронт юные испанские добровольцы, многие из которых пали в боях. Среди погибших были и мои друзья по плаванию на теплоходе «Феликс Дзержинский» Армандо и Эктор Виадью, Хосе Аргуэльес, Анхель Мадера, братья Мариано и Хулиан Балагэро и десятки других.
Памятная доска на здании бывшего детского дома на Тверской улице.
Братья Армандо и Эктор Виадью.
Немецкая деревня в русской степи
...Деревня немцев Поволжья, в которой нам предстояло жить в эвакуации, называлась Куккус. Она была абсолютно безлюдной, на улицах стояла гробовая тишина. По широким немощеным улицам бродили брошенные коровы, куры и гуси, явно искавшие хозяев. Немцы Поволжья были людьми работящими и хозяйственными, многие из колхозов автономной республики считались передовыми. Уровень жизни здесь был довольно высоким. Накануне депортации здешние колхозники успели собрать богатый урожай: закрома были полны пшеницы, на полях лежали огромные сочные арбузы, а чердаки были забиты мешками семечек, фасоли и гороха с личных наделов.
Нашему детдому в Куккусе выделили кирпичное трехэтажное здание и несколько колхозных изб. В избах поселились преподаватели и ребята 6, 7 и 8-го классов, а дошколята и младшие школьники расположились в кирпичном доме; там же разместились кухня, столовая, врачи и остальной персонал. Наш 8-й класс, или, как нас еще называли, «старшая группа», состоял из семи юношей и одной девушки, Аранчи Хауреги. Юноши — Луис Иглесиас, Элиас Арсега, Хосе Баррос, Хосе Херес, Хосе Сегура, Анхель Алонсо и автор этих строк.
Медсестра Мария Пардина посмертно награждена орденом Красного Знамени.
С первого же дня мы вынуждены были освоить множество непривычных занятий.
На нас возложили обязанность доить бродячих коров дважды в день — рано утром и вечером. Как известно, коровы заболевают, если их не подоить вовремя. А кроме испанцев, теперь в деревне больше никто не жил. На счастье, сразу же выявились «инструкторы», вспомнившие сельское детство. Баски и астурийцы прекрасно доили коров. Мне же было трудно — горожанин, я никогда не видел близко коровы.
Однажды директор детдома вызвал «старшую семерку» и сказал, что на пару недель нас командируют в колхоз в 20 километрах от Куккуса. Было необходимо срочно начать веяние, чтобы зерно не перегорело. Директор выдал нам на всякий случай две малокалиберные винтовки и пятьдесят пуль. Когда мы прибыли к силосам, зерно действительно уже «горело». Это стало для меня еще одним открытием. Раз за разом я засовывал руки по локоть в зерновую массу, с трудом выдерживая ее жар. В конце рабочего дня обессиленные «веятели» залезали в скирды и согревались горячей соломой. Пока пятеро спали без задних ног, двое стояли на часах.
Даже волки, ночи напролет воющие в бескрайней степи, не могли нарушить крепкий молодой сон!
Незаметно пришла зима — первая для нас зима в русской степи. Выпал снег, и задули сильнейшие ветра, пронизывавшие до мозга костей. В домах сразу же стало холодно, особенно в кирпичном здании, где жили малыши. Нас, «старшую семерку», мобилизовали на заготовку дров.
Каждый день в жуткий холод затемно мы запрягали быков парами в сани и отправлялись на правый обрывистый берег Волги. В лесу по колено в снегу валили огромные деревья, очищали их от сучьев и большими двуручными пилами распиливали бревна на куски в 3 — 4 метра. Самым трудным и опасным был спуск груженых саней по крутому склону на замерзшую поверхность Волги. Лед был еще тонкий. Мы каждый раз устанавливали цепи на полозья саней. Но все равно перегруженные сани наезжали на быков и грозили раздавить их. Медлительные быки не умели и не могли бегать быстрее.
Умелым мастером спуска был баск Анхель Алонсо Гаритагойтия по прозвищу Сани. (Производное от слова «санитар», функции которого Анхель исполнял в Правдинском детдоме; в нарукавной повязке с красным крестом он исправно проверял чистоту наших рук перед едой). Анхель произносил какие-то магические слова типа «цоб-цобе!». Быки понимали его, слушались и, благодарные, старались удерживать сани на спусках. Мы триумфально появлялись во дворе детдома. Из окон глядели укутанные по уши малыши. Ждали нас с нетерпением также воспитатели и повара, то и дело поглядывая на улицу сквозь замерзшие стекла. Во дворе нам предстояло еще пилами и топорами разделать бревна и наколоть дрова, пригодные для топки печек. Мы понимали, что жизнь и здоровье двухсот детей зависели от нашей «старшей семерки». Это обязывало доводить дело до конца, даже если уже не хватало сил.
Я не помню другого, более тяжелого и нескончаемого периода в жизни, чем зимние дни и ночи 1941 — 1942 годов.
Уроки при свете лучины
Несмотря на постоянный голод, надо было учиться. В средней школе Куккуса впервые преподавание велось только на русском языке, что уже само по себе было для нас непросто. Хотя и интересно! Помню закутанную в пушистый платок учительницу литературы. Эта милая русоволосая женщина познакомила нас с творчеством Льва Толстого. В наше сознание Отечественная война 1812 года вошла зимой Великой Отечественной. Русский Платон Каратаев был так похож на испанских партизан! Мы принадлежали двум народам, победившим Наполеона, и почувствовали себя участниками Истории. Так же, как Наполеона, Россия разгромит Гитлера! А потом Испания тоже освободится от фашизма.
Трудно было готовиться к урокам по вечерам. Избы освещались лучинами или, в лучшем случае, керосиновыми лампами без стекол. По утрам мы просыпались с закопченными носами. От голода нас спасали семечки подсолнуха, заготовленные немцами на чердаках. Ночами мы жарили семечки в печках на самодельных подносах. Никогда не забуду друзей, с которыми в холодные ночи в заволжской степи готовили мы домашние задания: у каждого в руке кулек, в который сплевывалась шелуха. Нельзя было замусоривать комнату, в которой мы семеро обитали.
Радио передавало безрадостные сводки об операциях на Сталинградском фронте.
На секретном собрании семерка решила: идти в Куккусский военкомат и проситься на фронт добровольцами.
Чем мы могли быть полезны фронту? Мы сказали бы военкому, что отлично стреляем — на стрельбище всегда поражали мишени. Также, помимо испанского, мы (якобы) владеем итальянским и румынским — языками союзников Гитлера. Мы не сомневались, что военком обязательно попадется на «крючок» испанских полиглотов.
Первый наш товарищ вышел с переговоров в военкомате нерадостным. Военком спросил его о шести ожидавших на улице — столь же они умелые, как он? Получив утвердительный ответ, тут же позвонил директору детдома. Потом пригласил нас в кабинет и сказал: «Войну с фашизмом мы уже выигрываем. Вы, безусловно, юноши способные, если судить по вашим знаниям, и пригодитесь новой демократической Испании. Продолжайте учиться, чтобы стать полезными своей родине». Нам не дали возможности протестовать: у дверей военкомата ждал директор детдома. Паншин, старый большевик с громовым голосом, встретил нашу компанию следующим нравоучением:
«Вы что же думаете, герои, что я здесь скрываюсь от немецких фашистов? Ошибаетесь — я несколько раз обращался с просьбой об отправке на фронт. Мне же всегда отвечали, что моя обязанность — оберегать и воспитывать испанских детей». Пришлось смириться.
Зимой 1941 — 1942 годов, помимо учебы в школе и заготовки дров, мы изучали теорию и практику вождения колесных сельхозтракторов марки ХТЗ (Харьковского тракторного завода) и зерновых комбайнов «Сталинец-1». Мы хотели получить права тракториста и комбайнера, чтобы участвовать в уборке зерновых для защитников Сталинграда. Мы семеро сдали экзамены в МТС на отлично и получили права. До сих пор я храню «корочки» на серой бумаге военного времени с подписью и печатью. На печати надписи на русском и немецком. Хотя немцев выслали из Поволжья уже более полугода назад, новые власти использовали старые печати.
Сев и последующая уборка урожая дались нелегко — нам, новичкам, не хватало практических навыков. Первую «упряжку» возглавлял Габриэль Аррон, а во главе второй работал Аугусто Видаль — оба уроженцы Каталонии, интеллигенты и прекрасные преподаватели. Близорукий Аррон был не в состоянии управлять ни трактором, ни комбайном. Зато отверткой и молотком ремонтировал все необходимое, разбивая порой пальцы в кровь, но не издавал при этом ни единой жалобы.
Как известно, в те годы на всех машинах и станках, на фронте и в тылу, красовались красные звезды. На фюзеляжах боевых истребителей, например, красная звезда означала сбитый вражеский самолет, звезды на корпусах танков соответствовали уничтоженным вражеским боевым машинам. Корпуса наших комбайнов украшала звездная россыпь: каждая звездочка означала, что в закрома Родины, как тогда говорили, внесены 40 тонн зерна.
Братья Мариано и Хулиан Балагеро, отдавшие свои молодые жизни при защите родного Ленинграда (между Марино и Хулианом их младший брат Казимиро. Фото довоенное).
Досрочные экзамены
...Зима 1942 — 1943 годов была похожа на предыдущую: мы учились, терпели голод и заготавливали дрова в зимнем лесу. Правда, теперь нам уже помогали другие выросшие подростки. Но в начале 1943-го произошло историческое событие, поднявшее наш дух. 2 февраля радио в нашей избе передало военную сводку о разгроме и уничтожении войсками Донского фронта вражеской группировки, окруженной в Сталинграде.
Наступление Советской Армии если не облегчило условий нашей жизни, то сделало ее более радостной. Немецкие войска отступали, и война удалялась от наших мест. Весной 1943 года шестеро из нас заканчивали 9-й класс, а Луис Иглесиас и вообще заканчивал школу. Это позволяло ему, сдав выпускные экзамены, попытаться поступить в институт. Манили летние каникулы, однако перспектива расставания с Луисом не радовала, и в первую очередь его самого, оставляющего в Куккусе верных друзей. В 17 — 18 лет сложные проблемы решаются просто. Кто-то из нас предложил — и остальные его поддержали — выучить за лето все предметы 10-го класса, а в первой половине сентября сдать выпускные экзамены. Эти планы поддержали старшие товарищи и советники — воспитатели Хесус Саэс, Хосе Арреги, Аугусто Видаль и Габриэль Аррон. Они взяли на себя разговор с директором детдома Паншиным и с учителями, которые должны были бы нам помочь консультациями.
Наши планы было очень трудно осуществить в условиях недоедания. Но мы добились поставленной цели! В начале сентября 1943 года мы шестеро сдали экзамены за 10-й класс и получили аттестаты зрелости. Как нам это удалось?.. Когда уже не было сил, ты был готов отказаться от задуманного и собирался сообщить об этом товарищам, ты поднимал глаза и видел друзей, склонившихся над книгами. Сразу же становилось стыдно за собственную слабость. В эти минуты надо было каким-то образом отключиться от трудностей, голода — закрыть глаза или повторить «трюк» Хосе Хереса. Физически самый слабый среди нас — он брал огромный том «Дон Кихота» с иллюстрациями Доре, лежавший на столе в нашей комнате, открывал наугад любую главу и начинал читать. Скоро он уже улыбался или хохотал — в зависимости от похождений Рыцаря Печального Образа. Затем, щелкая жареные семечки, Хосе продолжал занятия как ни в чем не бывало.
В сентябре 1943 года наша семерка прощалась с Куккусом, с друзьями и с милыми «невестами», которым за отсутствием времени и опыта мы так и не успели признаться в любви. В деревенском клубе Куккуса, освещенном тусклой лампочкой, мы на прощание танцевали с ними пасодобль. Его мелодию до сих пор храним в памяти как реликвию нашей трудной и незабываемой юности.
Испанские «зайцы»
В Саратове мы встретились с двадцатью испанцами — выпускниками школ из других детских домов, эвакуированных в Поволжье. Мы все направлялись в московские вузы. В те времена добраться до столицы было проблемой. Для этого требовался пропуск, выдаваемый милицией только тем, у кого были внутренние паспорта и специальный вызов института. Мы с Луисом Иглесиасом, как и все остальные, имели вызов из Московского энергетического института, куда стремились поступить все семеро. Не было у нас с Луисом только советских паспортов.
Из Испании детей вывезли без каких-либо документов. По мере того как они росли и покидали детдома, им выдавались советские паспорта, без которых никто в СССР не мог ни учиться, ни работать, ни перемещаться по стране. Война помешала нам вовремя получить нужные документы.
Воспользовавшись тем, что в столицу ехала большая группа молодых испанцев, мы с Луисом подпольно проникли в вагон поезда Саратов — Москва. Спрятались под койками законных пассажиров. Товарищи загородили нас чемоданами и вещами, спрятав таким образом от чужих глаз. Пространство между койками и полом было очень маленьким, и там можно было уместиться, только лежа на спине. Выдержим мы в этой позиции почти 18 часов перегона от Саратова до Москвы? Еду и питье поставляли нам друзья, время от времени опуская под сиденье руку незаметно для других пассажиров. Но... как нам справлять нужду? К тому же рядом с моей головой проходила отопительная труба, и от нее исходил адский жар. Я и сегодня не понимаю, как меня тогда не хватил удар. Начало светать, и я, утомленный бессонной и нервной ночью, наконец-то заснул. Разбудил меня суровый мужской голос, повторявший: «Приготовить паспорта, пропуска и билеты! Всем, кто спрятался под сиденьями, вылезать немедленно!» Я посмотрел в щелку между чемоданами и стенами моего ночного прибежища — и увидел пару высоких кожаных сапог.
Нас, «зайцев», вывели из вагонов и построили в колонну по пять человек в ряд для препровождения в городское отделение милиции под конвоем. Мы оставили свои чемоданы «законным» товарищам-испанцам. Из открытых окон вагонов они кричали, чтобы мы не беспокоились и что сразу же по прибытии в Москву они сообщат о случившемся Долорес Ибаррури.
Это имя нас ободрило!
Центральное здание тамбовской милиции походило на муравейник, в котором люди в нескончаемых очередях сутками ожидали разрешения поехать в нужное место. Одни возвращались в родные места, уже освобожденные Советской Армией. Другие, наоборот, ехали на Урал или в Сибирь в поисках родственников, эвакуированных в дни немецкого наступления. Не хватало поездов для удовлетворения потребностей всех участников этого хаотичного движения. Нашу колонну «зайцев» с поезда Саратов — Москва привели в зал, где начался ритуал проверки.
Пришла наша очередь. Наши с Луисом документы состояли из двух коротеньких справок с печатью и подписью директора Николая Паншина. Подтверждалось, что мы являемся воспитанниками детского дома № 1 для испанских детей, закончили обучение в десятилетке и едем в Москву для поступления в МЭИ.
Капитан милиции прочел справки, поднял на нас глаза и вежливо спросил, говорим ли мы по-русски. Получив утвердительный ответ, он обратился к командиру конвоя: «Какой это мудрец ссадил с поезда этих испанских юношей?» Тот объяснил, что у нас не было ни пропуска, ни билета на поезд. Капитан пристально посмотрел на конвойного и тихо сказал:
«Вы правы. Но понятно ли вам, что это — те самые испанские дети?»
Он посмотрел на часы и приказал: «Через час прибывает очередной поезд на Москву. Сказать начальнику поезда, что он лично ответит за то... — он заглянул в справки — ... чтобы Луис и Вирхилио этим же вечером были в Москве!» На прощание он пожал каждому руку и спросил: «А вы ели?» Мы ответили: нет. (Были жутко голодны.) Капитан тут же приказал лейтенанту: «Сейчас же дай им поесть из нашего пайка, а на дорогу снабди хлебом и какими-нибудь консервами!»
Поздно ночью мы прибыли в Москву. На этот раз спали на законных полках, куда нас поместил начальник поезда.
Фото Марины ХОХЛОВОЙ
Ссылки на предыдущие публикации
Метки: Путешествия СССР Рожденные в СССР Спецпроекты
Важно: Правила перепоста материалов
